Анна и Черный Рыцарь

Я все время что-то для нее мастерил, и мне было крайне интересно, что станет делать Джон, когда на него польется такой же ливень вопросов и просьб. Хотя если вы умеете жить под водой, то перенести подобные погодные условия для вас — раз плюнуть. Кое-кого из Анниных учителей просто снесло потоком всяческих «что?», «кто?», «где?» и «почему?», и больше их никто не видел. Она не всегда умела выразить свои идеи в словах. Нередко мне приходилось долго играть в угадайку, пока она не говорила, что вот — оно самое. А на это далеко не у каждого найдется время. Для Анны все было просто: понять что-нибудь означало, что ты теперь можешь с этим поиграть. «Прямо как мистер Бог», — говорила она в таких случаях. Он всегда был готов играть с ней в прятки или в жмурки или во что угодно. Он прыгал тебе на спину и радостно шептал: «Угадай кто?» Тот факт, что он временами мог выглядеть как дерево, или кошка, или даже фанакистоскоп, ничего на самом деле не менял. Она никогда не знала, где сейчас мистер Бог, но была уверена в одном — что он всегда знал, где сейчас она, и этого ей вполне хватало. Ма облекла все это в должную форму, когда выдала Джону очередной афоризм собственного приготовления: «Знаете, она не ищет иголки в стогу сена. Что она на самом деле ищет, так это стог сена в иголке». Такие вещи никогда нельзя понять с лету. Проходит время, и только тогда они обретают смысл, а с этим у Джона как раз всегда были проблемы.

* * *

Мне всегда доставляло огромное удовольствие видеть вместе Джона и Анну — старость и молодость. После недолгого периода колебаний между ними завязалась самая глубокая дружба. Жизнь моя от этого легче не стала. Наоборот, она стала гораздо сложнее, но я чувствовал себя просто отлично.

Одной из проблем было то, что Анна всегда доносила свои мысли до слушателей абсолютно просто и прямо.

— Финн, я хочу пи-пи/по-маленькому/пописать…

Для нее все это было одно и то же. Возможно, дело было в возрасте и воспитании, но Джон всегда выражал свои желания совершенно по-другому:

— Финн, мне необходимо облегчить себе жизнь…

Кроме того, он имел потрясающее обыкновение прятать то, что на самом деле хотел сказать, за фразами на латыни или еще каком-нибудь языке. Таким образом, мне приходилось говорить сразу на двух языках — на его и на ее — и частенько служить переводчиком. Не то чтобы я не мог понять кого-то из них — это было довольно просто, но вот необходимость понимать обоих сразу временами становилась настоящей проблемой. По большей части я мог достаточно хорошо понимать и Джона, и Анну, даже несмотря на то что это требовало определенной внутренней борьбы. Когда эти двое сходились вместе, мой рассудок делал кепочкой и уходил в жесткий штопор. Будто на теннисном матче, я только и успевал вертеть головой слева направо, справа налево. Обычно я неплохо справлялся. Проблемы начинались, только если голова поворачивалась направо, а глаза в то же время стремились налево. Это причиняло определенные неудобства. Я не был физически приспособлен к подобным трюкам и выражал свое негодование в жалобах, которые, впрочем, оставались совершенно без внимания. У меня был Джон, искренне полагавший, что самое главное в жизни — это то, что мы уже знаем, а также ценности общественные. С другой стороны, у меня имелась Анна, которая была совершенно убеждена, что самое главное в жизни — то, чего мы еще не знаем, а также ценности личного порядка. А что же я? Простите, я тут просто так, погулять вышел.

Как обычно, ключ к ситуации дала мне мама. Она сказала, что мистер Джон просто хочет постичь большую часть мира, а Анна — меньшую. В таком варианте все начинало приобретать смысл. В конце концов, чего еще ожидать от мамы, которая еще юной девушкой выработала девиз, звучавший примерно так: «Когда чего-то слишком много, оно убивает всякую радость от обладания достаточным» — или, если попроще: «Слишком много хорошо — тоже плохо». Он висел у нее над кроватью. Там никогда не могло бы появиться что-нибудь банальное типа «Иисус любит меня» или «Благослови, Боже, этот дом». В отношении Джона и Анны девиз тоже работал, и, когда я это понял, мне стало гораздо легче жить.