Анна и французский поцелуй

Мужчины в изящно повязанных шарфиках за соседним столиком смотрят на нас с отвращением, и я делаю вид, что подкручиваю кончики своих нутелловских усов. Наконец-то меня хвалят, и в итоге Сент-Клэр дарит мне едва заметную улыбку.

Это чудесно.

Я вытираю шоколад с лица и улыбаюсь в ответ. Сент-Клэр качает головой. Остальные пускаются в обсуждение самых причудливых видов растительности на лице – у Рашми есть дядя, который однажды сбрил все волосы, кроме тех, что росли по краю лица, – а Сент-Клэр подается вперед, чтобы что-то мне сказать. Его лицо так близко к моему, но в глазах пустота. Он говорит с хрипотцой:

– По поводу того вечера…

– Забудь об этом, ничего страшного, – говорю я. – Все уже убрано.

– Что убрано?

Ууупс.

– Ничего.

– Я что-то сломал?

Он кажется смущенным.

– Нет! Ты ничего не сломал. Ты просто что-то вроде… ну, знаешь… – Я изображаю, что произошло.

Сент-Клэр качает головой и стонет:

– Прости, Анна. Я знаю, как важна для тебя чистота.

Я смущенно отвожу взгляд:

– Все в порядке. Правда.

– Я хотя бы дополз до раковины? Или душа?

– Все осталось на полу. И на моих ногах. Но совсем немного! – добавляю я, замечая испуганное выражение на его лице.

– Меня вырвало тебе на ноги?

– Все нормально! Со мной было бы то же самое, окажись я в твоей ситуации.

Слова вырываются прежде, чем я успеваю прикусить язык. Я так старалась об этом не упоминать. На лице Этьена отражается боль, но он переходит к другой, не менее болезненной теме.

– Я… – Сент-Клэр косится на остальных, желая убедиться, что они по-прежнему обсуждают волосяной покров на голове. Так и есть. Он пододвигает стул поближе и шепотом говорит: – Я говорил тебе что-нибудь необычное тем вечером?

– Необычное?

– Просто… Я плохо помню, что происходило в твоей комнате. Но могу поклясться, что мы говорили о… чем-то.

Сердце колотится как сумасшедшее, мне тяжело дышать. Сент-Клэр помнит. Вроде бы. Что это означает? Что я должна сказать? Его вопросы будоражат, и все же я пока не готова к этому разговору. Мне нужно время.

– О чем?

Парень чувствует себя не в своей тарелке.

– Может, я говорил что-нибудь странное о… нашей дружбе?… – Вот оно! – Или моей девушке?

Приплыли. Я окидываю Сент-Клэра долгим взглядом. Темные круги под глазами. Грязные волосы. Сутулые плечи. Он так несчастен, что даже непохож на себя. Я не сделаю ему хуже, как бы сильно мне ни хотелось знать правду. Я не имею права его об этом спрашивать. Потому что, даже если я ему нравлюсь, он не в том состоянии, чтобы завязывать новые отношения. Или порывать со старыми. А если я ему не нравлюсь, то наша дружба, скорее всего, на этом закончится. Странно все это.

В данный момент Сент-Клэр, несомненно, нуждается в дружбе.

Я сохраняю невозмутимое, но участливое выражение лица:

– Нет. Мы говорили о твоей маме. И все.

Это правильный ответ. На лице Сент-Клэра проступает облегчение.

Глава семнадцатая

В кондитерской скрипучий пол из толстых досок и люстры, усыпанные звенящими кристаллами цвета топаза. Они сияют, точно капельки меда. Женщины за прилавком упаковывают необычные пирожные в бело-коричневые полосатые коробки и каждую перевязывают бирюзовой лентой с серебряным колокольчиком. Очередь довольно длинная, но все терпеливо ждут, наслаждаясь обстановкой.

Мер и я стоим между многоярусными стеллажами с нас высотой. Один – в виде дерева из макарон, круглых печеньиц в форме сэндвича, покрытых твердой, точно яичная скорлупка, корочкой и с такой тающей, нежной начинкой, что я теряю сознание от одного только вида. Второй – в виде композиции из миниатюрных пирожных – гато, – глазированных миндальной крошкой и прессованными засахаренными анютиными глазками.

Наш разговор возвращается к Сент-Клэру. Собственно, мы постоянно о нем говорим.

– Я боюсь, что его отчислят, – говорю я, вставая на цыпочки и пытаясь разглядеть витрину перед очередью, но мужчина в полосатой футболке с веселым щенком на руках загораживает обзор.

В магазине несколько посетителей с собаками, и в этом для Парижа нет ничего необычного.

Мер качает головой, и из-под вязаной шапочки выбиваются кудряшки. В отличие от Сент-Клэра, ее шапка голубенькая, точно яйцо малиновки, и смотрится весьма респектабельно.

Шапка Сент-Клэра мне нравится больше.

– И вовсе его не отчислят, – отвечает Мер. – Джоша ведь не отчислили, хотя он начал прогуливать занятия давным-давно. Директриса никогда не отчислит ученика, мать которого… ну ты знаешь.

Дела ее плохи. Рак шейки матки. Запущенная стадия.

Слова, которые я никогда не хотела бы услышать по отношению к любимому человеку – внешняя радиационная терапия, химиотерапия, – Сент-Клэр слышит каждый день, это теперь неотъемлемая часть его жизни. Сьюзан, его мать, начала курс лечения через неделю после Хеллоуина. Его отец сейчас в Калифорнии и пять дней в неделю возит ее на радиационную терапию, а один раз на химиотерапию.

Сент-Клэр все еще здесь.