Анна Иоанновна

Летом 1733 года прибыла вторая труппа итальянцев, в составе которой был знаменитый танцовщик и непревзойдённый исполнитель роли Арлекина Антонио Сакки, а в 1735-м — ещё одна, во главе с актёром парижского Итальянского театра Карло Бертинацци и блиставшей на дрезденской сцене Джованной Казанова — матерью известного кавалера-мемуариста. В театральном зале Зимнего дворца итальянцы разыгрывали незатейливые спектакли, где герои дурачили друг друга. «Панталон, Венерою ряженый, Бригелл — Юпитером, Арлекин — Купидоном на алтаре стоят и говорят, что хотят жертвы пастухов и пастушек влюблённых похитить. Тогда те являются, молятся и яства кладут на алтарь. Боги притворно говорят, что всем удовлетворение дадут. Влюблённые уходят. Когда же Панталон, Бригелл и Арлекин священные дары хотят съесть, пастухи многократно возвращаются, понимают обман и поселян зовут, дабы под стражу тех взять. Панталон и Бригелл убегают, Арлекин схвачен остаётся», — анонсировалось содержание комедии «Аркадия очарованная» в 1734 году.

Другая постановка, «Смераддина кикимора», скорее напоминала фильм ужасов: «Силвий муж Смералдинин, влюбился в Диану и обещал взять её за себя, сказываясь не женатым быть. Это самое принудило его, чтоб убить свою жену. Для сего повёл он свою жену в лес и приказывает одному убийце потерять её, а сам пошёл прочь. Убийца, в сожаление пришед по невинной, соблюл её живу и оставил её в лесу, где Смераддина, отчаянная, поручает себя адскому богу Плутону, который даёт ей одного духа приставного с полной властию оборачивать её в такой образ, каков она б захотела»^{440}. Прочие комедии были под стать — «Арлекин притворной принц», «Панталон щеголь», «Рогоносец по воображению», «Честная куртизан-на», «Перелазы через забор», «Переодевки Арлекиновы», «Коломбина волшебница» — и вполне соответствовали запросам тогдашней публики. Постановка обходилась недёшево — из соляных доходов императрицы певцам и музыкантам выплачивалась «годовая сумма 25 675 рублёв».

Европейское искусство «пошло в народ»: в 1738 году из Голландии в Петербург прибыли комедианты, «которые по верёвкам ходя танцуют, на воздухе прыгают, на лестнице ни за что не держась в скрыпку играют, с лестницею ходя пляшут, безмерно высоко скачут и другие удивительные вещи делают». Они получили разрешение «в летнем её императорского величества доме, на театре игру и действия свои отправлять»; на представления допускалась и публика за немалые для простого человека деньги — «с первых мест по 50 копеек, с других по 25, а с третьих мест по 10 копеек с человека».

Стали популярными галантные песенки из переведённого Тредиаковским французского романа «Le voyage de l'isle d'Amour» («Езда в остров любви») — к примеру, «Плач одного любовника, разлучившегося со своей милой, которую он видел во сне»:

Ах! невозможно сердцу пробыть без печали,
Хоть уж и глаза мои плакать перестали:
Ибо сердечна друга не могу забыта,
Без которого всегда принужден я быти…

Бирон, кстати, оценил новые культурные веяния, и на очередном празднике коронации 28 апреля 1734 года его маленький сын Карл, любимец государыни, поднёс ей экземпляр панегирической пьесы «Aria о Menuet» («Ария или менуэт») для сопрано и клавесина. Пожалуй, фаворит с высоты своего положения мог бы одобрить звучавшие в ней проклятия в адрес злополучной судьбы:

Иди же прочь, хитрая потаскуха!
Неверная судьба! Докучливое наважденье!
Ты не имеешь права впредь обезьянничать со мной^{441}

.

Предпринимались и попытки познакомить двор с более серьёзным искусством — оперой. «Санкт-Петербургские ведомости» от 2 февраля 1736 года сообщили: «…в прошлой понедельник, то есть 29 числа сего месяца, представлена от придворных оперистов в императорском зимнем доме преизрядная и богатая опера под титулом “Сила Любви и Ненависти” к особливому удовольствию её императорского величества и со всеобщею похвалою зрителей». В 1737 году состоялась премьера «Притворного Нина, или Семирамиды познанной»; в 1738-м — «Артаксеркса».

Газета, кажется, несколько преувеличивала «всеобщую похвалу» — творчество придворного композитора Франческо Арайи было сложно для восприятия столичным бомондом. «В 1736 г., — вспоминал адъютант фельдмаршала Миниха полковник Манштейн, — поставлена первая опера в Петербурге; она была очень хорошо исполнена, но не так понравилась, как комедия и итальянское интермеццо». Даже при дворе Елизаветы Петровны зрителей ещё приучали ходить на представления штрафами в 50 рублей, но они уже дозрели до Шекспира — пусть и в переложении поэта и драматурга А.П. Сумарокова.