Анна Каренина

III

Одевшись, Степан Аркадьич полил себя духами, привычным движением разложил по карманам папиросы, бумажник¹, спички, часы с двойной цепочкой и, чувствуя себя чистым, здоровым и физически весёлым, несмотря на своё несчастье, вышел в столовую, где уже ждал его кофе, письма и бумаги из министерства.

Он прочёл письма. Одно было очень неприятное – от купца², покупавшего лес, принадлежавший его жене³. Лес этот необходимо было продать, чтобы заплатить долги, но теперь, до примирения с женой, не могло быть о том и речи. Окончив письма, Степан Аркадьич стал пить кофе, открыл утреннюю газету и стал читать её.

Степан Аркадьич читал либеральную газету того направления, которого держалось⁴ большинство. Ни наука, ни искусство, ни политика не интересовали его, но он твёрдо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство и его газета. Он любил свою газету, как сигару после обеда. Но сегодня удовольствие это сменилось воспоминанием о том, что в доме так неблагополучно.

Два детских голоса послышались за дверьми. «Всё изменилось, – подумал Степан Аркадьич, – и дети одни бегают».

Степан Аркадьич взял шляпу и остановился, вспоминая, не забыл ли чего. Но он ничего не забыл, кроме того, что хотел забыть, – жену.

«Пойти или не пойти?» Внутренний голос говорил ему, что ходить не надо, что изменить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать её опять молодой и красивой или его сделать стариком, не способным любить. Кроме фальши и лжи ничего не могло быть теперь, а фальшь и ложь были ему неприятны.

«Однако когда-нибудь же нужно», – сказал он, стараясь придать себе смелости. Он вынул папиросу, закурил, бросил её в пепельницу, быстрыми шагами прошёл гостиную и открыл дверь в спальню жены.

Комментарии

¹ бумажник – плоский мужской кошелёк; портмоне.

² купец – в старое время: богатый торговец, тот, кто покупает и продаёт товары.

³ принадлежавший его жене – лес был частью приданого жены, т. е. имущества, которое её родители передали ей в собственность, когда она выходила замуж, по русской традиции приданое оставалось собственностью женщины и в замужестве.

⁴ держаться взглядов – иметь, разделять взгляды.

Вопросы

1. Чем занимался князь утром?

2. Какие газеты он читал, что его интересовало в них?

3. Почему Степан Аркадьич не хотел идти к жене для примирения?

4. Чем закончилось утро?

IV

Дарья Александровна стояла среди разбросанных по комнате вещей перед открытым шкафом. Услышав шаги мужа, она остановилась, глядя на дверь, и напрасно хотела придать своему лицу строгое и презрительное выражение. Она чувствовала, что боится встречи с мужем. Она только что начинала уже десятый раз за эти три дня собирать детские и свои вещи, которые она увезёт к матери, – и опять не могла на это решиться. Она всё ещё говорила, что уедет от него, но чувствовала, что это невозможно; она не могла отвыкнуть считать его своим мужем и любить его. Она посмотрела на него только тогда, когда он подошёл к ней. Лицо её выражало страдание.

– Долли! – сказал он тихим голосом. Он и хотел иметь жалкий и покорный вид, но всё-таки сиял свежестью и здоровьем.

Она быстро посмотрела на него с головы до ног. «Да, он счастлив и доволен! – подумала она. – А я?!»

– Что вам нужно? – сказала она быстрым, не своим голосом.

– Долли! – повторил он дрожащим голосом. – Анна приедет сегодня.

– Ну и что же? Я не могу её принять! Уйдите!

Степан Аркадьич мог быть спокоен, когда думал о жене, мог спокойно читать газету и пить кофе; но когда он увидел её измученное, страдающее лицо, услышал этот звук голоса, у него на глазах появились слёзы.

– Боже мой, что я сделал! Долли! Ради Бога! Что я могу сказать?.. Одно: прости, прости… Вспомни, разве девять лет жизни не могут простить минуты…

Она опустила глаза и слушала, как будто просила его о том, чтобы он как-нибудь сказал ей, что это неправда.

– Минуты… увлечения… – выговорил он.

– Уйдите отсюда! – закричала она ещё громче. – И не говорите мне про ваши увлечения!

– Долли! – проговорил он со слезами на глазах . – Подумай о детях, они не виноваты. Я виноват, так накажи меня.

Она села. Он слышал её тяжёлое дыхание, и ему было очень жалко её.

– Ты помнишь детей, чтобы играть с ними, а я знаю, что они погибли теперь, – сказала она.

Она сказала ему «ты», и он с благодарностью взглянул на неё и хотел взять её руку, но она отошла от него.

– Я помню про детей; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было, возможно ли нам жить вместе? Вы никогда не любили меня; в вас нет ни сердца, ни благородства! Вы мне чужой! – с болью и злобой сказала она.

Он поглядел на неё, и злоба на её лице испугала и удивила его. В это время в другой комнате закричал ребёнок; Дарья Александровна услышала его голос, и лицо её вдруг смягчилось. Быстро встав, она пошла к двери.

– Долли, ещё одно слово.