Анна Керн: Жизнь во имя любви

При содействии начальника царской Военно–походной канцелярии генерал–адъютанта В. Ф. Адлерберга в ответ на своё прошение она получила единовременную материальную поддержку в размере 2 тысяч рублей; Керну был послан запрос, почему он отказывается содержать жену.

Ермолай Фёдорович 13 ноября 1836 года ответил государю длинным письмом, в котором во всём происшедшем обвинял жену; он писал, что женившись почти без приданого и «имея одну любовь и дружбу жены в предмете», не доискивался помощи тестя. «Увидя же вскоре к себе её равнодушие и холодность, – оправдывался генерал, – поздно уже познал своё несчастие. Она, невзирая на все мои и общих родных наших убеждения и просьбы, оставила меня с двумя дочерьми самовольно в первый раз на четыре года, расстроив меня совершенно сделанными для неё, при начале супружества и при неоднократных потом возвращениях ко мне в скудном виде после продолжительных отлучек, долгами… Но я, как надлежало супругу, вызвал её после четырёхлетней разлуки с взрослыми детьми, не вспомнив прошедшие неприятности, принял её с прежнею любовью, хотя она, смею доложить, прибыла ко мне, не имея даже и необходимого платья… Моё снисхождение не послужило к добру: она забылась, изъявив мне желание, чтобы я детей определил на казённое содержание… Наконец, моя жена оставила меня в другой раз, объявив мне, что не желает со мною жить… Десять лет провёл я в разлуке с женою моею, не имев даже никакой переписки. В нынешнем году, прибыв в столицу, я принял дочь мою из Института… В это время… жена моя объявила родным своим, что она желает быть вместе со мною и дочерью, но не с тем, чтобы быть мне женою, а дочери – матерью, а только в обязанности гувернантки. После данного дочери моей воспитания, какою может быть ей моя жена гувернанткою, привыкшая к беззаконной жизни и, осмеливаюсь доложить, виновница нищеты дочернего состояния? За всем тем, убеждаясь просьбами дочери моей, основанными на истинной любви к родителям, я неоднократно и в прошедших месяцах, оставляя для себя даже необходимое в житейском быту, помогал неблагодарной жене, посылая ей по возможности деньги».

Керну в ответ на представленные объяснения было высочайше указано, что на основании законов он должен обеспечивать жену приличным содержанием, «чем самым и избегнет с её стороны справедливой на него жалобы».

Выйдя 17 ноября 1837 года в возрасте 72 лет в отставку «с мундиром и полным пенсионом», Е. Ф. Керн поселился в Петербурге и «по уважению к его недостаточному состоянию удостаивался получать от Монарших щедрот денежные пособия». Однако до конца жизни он не смирился с уходом жены и пытался отстаивать свою правоту: в письме военному министру графу А. И. Чернышёву от 3 декабря 1837 года он, обвиняя жену в том, что она «предалась блудной жизни и, оставив его более десяти лет тому назад, увлеклась совершенно преступными страстями своими, – умолял об одной милости – заставить её силою закона жить совместно». Дело было передано министру юстиции, но Ермолай Фёдорович умер, так и не дождавшись его решения.

27 января 1837 года А. С. Пушкин был смертельно ранен на дуэли Дантесом и через день скончался. 1 февраля Анна Петровна с дочерью Екатериной присутствовала на отпевании Пушкина в церкви Спаса Нерукотворного образа на Конюшенной площади в Петербурге. «Весьма многие из наших знакомых друзей и все иностранные министры были в церкви, – писал В. А. Жуковский отцу Пушкина Сергею Львовичу 15 февраля 1837 года. – Мы на руках отнесли гроб в подвал, где надлежало ему остаться до вывоза из города. 3 февраля в 10 часов вечера собрались мы в последний раз к тому, что ещё для нас оставалось от Пушкина; отпели последнюю панихиду; ящик с гробом поставили на сани; сани тронулись; при свете месяца несколько времени я следовал за ними; скоро они поворотили за угол дома; и всё, что было земной Пушкин, навсегда пропало из глаз моих»[57].

Часть III. «И ЖИЗНЬ, И СЛЁЗЫ, И ЛЮБОВЬ»

ДОЛГОЖДАННАЯ ЛЮБОВЬ

В 1838 году Сергей Львович Пушкин предпринял попытку соединить свою судьбу с А. П. Керн. 21 августа 1838 года он писал ей: «Дорогая АНна Петровна, я ещё не влюблён в вас, но именно с вами хотелось бы мне прожить оставшиеся мне ещё последние печальные дни. Вы примирили бы меня с этой жизнью, которая причиняет мне одни страдания и продлить которую, как бы ни был мал отпущенный мне ещё срок, я не испытываю ни малейшей охоты. <…> Я кажусь вам, должно быть, очень смешным, что пишу вам всё это в моём возрасте, но моя ли вина, что сердце моё осталось молодо. Неужто Всевышний покарает меня за то, что я не могу жить без любви…»

Однако наша героиня осталась безучастной к этому безрассудному порыву Сергея Львовича; её сердце уже принадлежало другому – троюродному брату Александру Васильевичу Маркову–Виноградскому (1820—1879).