Анна, Ханна и Юханна

В то время мы с мамой уже жили в квартире одни, и в ней теперь всегда был идеальный порядок. Я принесла домой герань, оставшуюся после закрытия на рынке цветочного магазина, а мама стала за ней ухаживать, и теперь весной на нашем подоконнике цвели цветы. В гостиной мы украсили стол вышитыми салфетками.

Настроение у мамы улучшилось, и не только потому, что наладились и стали более задушевными наши отношения. Нет, на самом деле мама просто перестала тревожиться за братьев. Все трое нашли хорошую работу и удачно женились.

Теперь мама часто бывала разговорчивой и даже болтливой. Мы могли часами сидеть вечерами на кухне и говорить о старине. Прошлое мы вспоминали вместе. Я лучше помнила леса и озера, соколов Ульвклиппана и вечернее пение птиц. Мама помнила людей — жену кузнеца с дурным глазом, самого кузнеца, который спаивал отца водкой. Помнила она и Анну, повитуху.

— Ты тоже должна ее помнить. Она жила у нас, когда ты была маленькая, — говорила мама, и я действительно вспомнила этого светлого человека, женщину, которая учила меня рукоделию, готовке и поиску лекарственных трав.

— Она была очень хорошим человеком, — говорила мать. — Добрым.

Она была как ангел, подумалось мне. Почему, как я могла ее забыть?

— Ее умению ты обязана жизнью, — сказала мама, и я услышала рассказ о тяжелых родах: «Младенец никак не хотел появляться на свет. Он держался за меня так крепко, что Анне пришлось разрезать меня».

Я была потрясена и старалась не вспоминать о субботнем свидании на лодке Арне.

Чаще всего мы говорили об отце и его сказках.

— Вы не помните сказок о Смерти, у которой в пещере горели свечи по числу живых людей?

— Да. Эта сказка была связана с Юханнесом.

Так я услышала рассказ о целителе, о смерти бабушки, о предсказанной смерти отца.

— Он точно предсказал год.

Рассказала она и об Ингегерде, мой тете, своей сестре, которая так и не вышла замуж и была свободным и самостоятельным человеком. Посреди рассказа она замолчала, а потом произнесла нечто удивительное:

— У нее была своя жизнь. Она всегда знала, как поступить умно и честно.

Я долго молчала, а потом рассказала маме об Арне. Она покраснела, как всегда, когда волновалась.

— Он сможет обеспечить тебя и детей?

— Да.

Она надолго задумалась, а потом спросила:

— Он тебе нравится?

— Думаю, что да.

— Вначале это не так уж и важно. Хорошего мужа начинаешь ценить не сразу, а только с годами.

Как далеко это было от понятий, усвоенных мною у Сельмы Лагерлеф. Но я не смеялась, я надеялась, что мама окажется права.

Скоро настала суббота, когда Арне должен был прийти к нам в гости. До этого я успела рассказать ему о Дальслане, об отце, о братьях, которые с трудом привыкли к жизни в большом городе, о Рагнаре, заменившем нам отца. «Он необыкновенный, немного сумасшедший, но у него сейчас три грузовика, и он прекрасно себя чувствует, как всегда».

Пока я рассказывала о Рагнаре, у Арне был очень серьезный вид, но, когда я заговорила о маме, о том, что она очень добрая, но иногда бывает несдержанной и говорит что думает, как малое дитя, Арне просто просиял.

— Я люблю честных людей, — сказал он, — и не люблю лжецов.

— Господи! — воскликнула я. Я никогда не задумывалась о том, что мама и Рагнар — честные.

Мы шли в это время по улице. Я остановилась и обняла Арне. Люди, шедшие мимо, засмеялись, а Арне немного смутился.

Дома все было очень красиво. На стол были выставлены самые дорогие чашки, постелены самые красивые салфетки, а к кофе было подано семь сортов печенья. Мама надела черное шерстяное платье, шарфик с люрексом, гофрированный воротничок и белый передник.

— У нас такая же квартира, только зеркальная, чтобы вам было понятно, — сказал Арне.

Тут он увидел вермланский диван:

— Вот это мебель! Какая работа.

Он провел рукой по швам и углам, сказав, что такого уже давно не делают, а такую инкрустацию он вообще никогда не видел.

Ни мама, ни я не знали, что такое инкрустация, я была сильно удивлена, а мама просто зарделась от удовольствия:

— Арне, ты должен знать, что всю жизнь надо мной насмехались из-за этого дивана.

В тот день все прошло как по маслу. Арне рассказал, что работает на «Ётаверкен», где руководит столярной мастерской, в которой изготовляют отделку для корабельных кают. Опять ни я, ни мама не представляли себе такой отделки.

— Ты имеешь в виду мебель?

— Да, но это не совсем обычная мебель. Она почти вся встроенная. Как в моей лодке. Да и материал получше — красное дерево, орех и все такое.

— Наверное, это очень красиво, — сказала мама.