Анна, Ханна и Юханна

Я всегда знала, что у Рагнара другой отец, не тот, что у меня с остальными братьями. Кто он? Говорили, что в юности мама влюбилась в двоюродного брата, но это было невозможно. Двенадцатилетняя девочка не может влюбиться так, чтобы лечь в постель с мужчиной. Кто-то говорил, что она очень переживала, когда этого двоюродного брата случайно застрелили на охоте. Кто это сделал? Надо спросить Лизу. Но, собственно, откуда она может знать?

Я тоже рано встала из-за стола и сказала Лизе, что мне надо подняться к маме.

— Она заболела?

— Не знаю, но мне как-то неспокойно.

Я взбежала вверх по лестнице, зная, что не смогу удержаться от вопросов.

— Мама, вы спите?

— Нет, я просто лежу и отдыхаю.

— Я только сейчас подсчитала, что вам было двенадцать лет, когда вы забеременели, и тринадцать, когда родили.

Она села, и, несмотря на сумерки, я увидела, что лицо ее вспыхнуло. Помолчав, она сказала:

— Ты всегда была очень умной. Странно, что ты не подсчитала этого раньше.

— Да, это странно. Но кто-то говорил, что вы были влюблены в отца Рагнара и что сильно переживали, когда он умер. Поэтому у меня никогда не было желания ни считать, ни спрашивать.

Мама начала смеяться. Это был страшный, злобный смех. Она хохотала так, как будто потеряла рассудок. Увидев, что я покраснела, она умолкла и прижала ладонь ко рту. Наступила тишина.

Потом мама заговорила:

— Отец Рагнара — насильник и сволочь. День, когда его убили, стал самым счастливым днем моей жизни. Я всегда боялась его. Я перестала его бояться, когда вышла замуж за Брумана и он в церкви выправил документы об усыновлении мальчика.

— Как долго вы были одни с Рагнаром до того, как встретились с папой?

— Четыре года я была шлюхой и бесстыдницей.

Я не осмеливалась смотреть на нее, пока мы раздевались и укладывались спать. Но потом тихонько легла с ней рядом и плакала, пока не заснула. С улицы доносился веселый гвалт, играла музыка, люди танцевали вокруг стола и деревьев, туалета и сарая.

Как же я танцевала тем летом, когда город в честь своего трехсотлетия подарил себе парк Лизеберг! Теперь люди думают, что это всего лишь место для развлечений с каруселями и американскими горками. Но я бы посоветовала прежде всего обратить внимание на красоту этого места.

Для нас, свидетелей строительства, это была сказка, ставшая реальностью. Дома, прекрасные, как храмы, стоящие в парке с зеркальной и лилейной плотиной, ручьи, поющие в камнях, играющие оркестры, театры в колоннаде и тысячи, нет, сотни тысяч цветов.

За несколько недель я до дыр проплясала три пары туфель. Я запомнила первую половину двадцатых годов как самое счастливое и беззаботное время в моей жизни.

И ведь у нас был не только Лизеберг.

Мы добились восьмичасового рабочего дня. Это пошло на пользу маме, у которой стала меньше болеть спина. Мы — Айна, Грета и я — взяли отпуск и на поезде поехали в Карлстад. Оттуда мы пешком поднялись по долине Фрюксдаль к Сунду и Мербаке. Само это путешествие уже было приключением, и не только для нас, но и для жителей озерных селений. Три молодые женщины в брюках (!), путешествующие без мужчин, — это было неслыханно в то время.

Да, я забыла нечто очень важное: Сельму Лагерлёф. Айна прочитала о ней в газете и взяла в библиотеке «Перстень Лёвеншёльдов». Мы читали ее втроем, мы истрепали книгу до дыр, как туфли тем праздничным летом. Господи, какое сильное впечатление она на нас произвела!

В этой книге я узнавала саму себя. Там было оно, колдовское очарование детства. Я читала и перечитывала, и мир вокруг меня становился глубже. Это был рассказ человека, знавшего, что ничто на самом деле не является точно таким, каким видится снаружи, что все на свете имеет скрытый смысл. Я стала откладывать деньги из каждой зарплаты и покупать ее книги со скидкой от издательства «Гумпертс». Это были красивые книги в комбинированном переплете. Боже, как я была горда, когда мне удалось собрать все ее книги и поставить их на свою маленькую книжную полку.

Мербаку я помню плохо — думаю, это связано с тем, что я была разочарована. Вероятно, я ожидала увидеть сверкающую огнями господскую усадьбу, подернутый дымкой парк, Ёсту Берлинг и Шарлотту Лёвеншёльд, Нильса из Скролюкка и девушку из Стормирторпа, прячущихся под высокими деревьями.

От Сельмы Лагерлёф я узнала, что любовь — это великая сила, неодолимая и фатальная, но к тому же невероятно светлая. Такого я себе раньше не могла даже и представить. Я и сейчас думаю о том, что сделала фрекен Лагерлёф с нами, молодыми девчонками, опьяненными танцами и, кроме того, родившимися в условиях, где не было места таким высоким чувствам.

Как бы то ни было, мы — Айна, Грета и я — стали мечтать о принце.

Но я буду ссылаться не только на книги. Когда мы — одна за другой — нашли каждая своего единственного и вышли замуж, достигнув цели, к которой стремились, в обществе стали проявляться и более мощные движущие силы. Мы просто не видели связи между ними.