Анна, Ханна и Юханна

Осенью я помогала Ракель сажать розы в ее саду. Но больше всего ей нравилось бродить вместе со мной и детьми по высоким проходам в горах, мимо лугов, ручьев и лесов. Однажды я показала ей мое потайное, защищенное от западного ветра место в расщелине между скалами, откуда открывался потрясающий вид на море.

– Я скоро стану настоящим шведским натуралистом, – смеясь, сказала Ракель.

Именно она уговорила мужа купить дом за городом, на земле. Сама Ракель не любила города, считала их мрачными крепостями.

– Большие дома и нарядные улицы, – говорила она. – Такое впечатление, что люди хотят отгородиться от неприятной действительности.

Я же подумала о грязных переулках Хаги, о страшных условиях жизни за стенами муниципальных домов. Город Ракель не был моим городом. Но я ничего не сказала, я смалодушничала, боясь, что вскроется пропасть между нами.

Ракель было что дать мне. Во-первых, и самое главное, надежду, но, кроме того, и знания. Знания о детях, об их воспитании, о том, как важно уважать каждого маленького ребенка.

– Они все такие разные, разные с самого начала, – говорила она.

Однажды Ракель сказала, что всегда знает, когда люди лгут. Эту способность она унаследовала от своей бабушки. Потом она сказала, что не испытывает уверенности, когда дело касается меня, и я знала, что так и есть. Я лгала самой себе, порой сама этого не сознавая.

– Ты полна загадок, – сказала мне Ракель.

Муж ее был весьма изысканным господином, источавшим великолепное здоровье и запах сигар. Он был религиозен и, как каждый правоверный иудей, регулярно ходил в синагогу. Правда, его мировоззрение было разумным, а вера определялась в основном привычными с детства ритуалами, а не религиозным экстазом, говорил он. Мы с Арне, правда, считали, что он был чуточку высокомерным, но никогда об этом не говорили вслух. Новые соседи были евреями, а время для их критики было не самое подходящее.

Арне собрал новый приемник, и, как все, сделанное его руками, аппарат работал прекрасно. У нас был лучший в поселке приемник. Совершая моцион, Симон каждый вечер приходил к нам послушать новости из Берлина.

Ракель никогда не было с нами, когда мы слушали завывания Гитлера.

– Женщин надо беречь, – говорил Симон.

Но Арне возражал:

– Не думаю, что эти вопли смогут обмануть Юханну.

Симон рассмеялся. По опыту общения с ним мы уже знали, что он всегда смеялся, когда пребывал в нерешительности.

Потом пришла осень, за ней зима, и наши с Ракель животики значительно прибавили в размере. Мне стало трудно завязывать шнурки на обуви, и я подумала, что теперь у меня есть настоящий младенец, сформированный ребенок, который скоро попросится на свет.