«Господи, мама, как же я перед тобой виновата.
Вспоминаются старые простыни с вышитыми в углу витиеватыми заглавными буквами «А.Х.» или сшитые тобой полотенца. Ты так радовалась, говоря, что тебе удалось найти такую потрясающую махровую ткань. И это действительно было так. Ни одно полотенце в доме не вытирало так сухо и ни одно не было таким красивым.
Ты шила мне нарядные платья, а я смеялась над тобой, говоря, что все это можно купить и в магазине. Я очень надеюсь, что ты не чувствовала себя презираемой и забытой. Но тебе было невыразимо грустно.
Помню я и твое зеркало, с которым ты однажды пришла ко мне – счастливая и гордая. Ты хотела, чтобы я повесила его в холле. Я была продвинутой особой и отличалась тем, что тогда, в начале шестидесятых, называли хорошим вкусом. Господи, надеюсь, ты не заметила моего разочарования, когда мы стояли в холле с этим зеркалом в орнаментальной золоченой раме. Теперь оно висит у моих детей. Это поколение снова стало ценить золоченые рамы с замысловатым орнаментом.
Скоро надо будет позвонить папе».
Всю свою жизнь Ханна сохраняла веру в раз и навсегда установившийся порядок и никогда не доверяла ничему непохожему, неизвестному и новому. Она презирала людей, искавших обходные пути в мире, где все стояло на своих местах. Необычные мысли, новые идеи или непонятные устремления угрожали самым основам мироздания.
Образ, возникший из записок и документов, раздражал Анну. Какая же все-таки Ханна была убогая и ограниченная.
Потом Анна поняла, что Ханна была такая же, как большинство, и, впрочем, люди остались такими и сегодня. Когда новые факты угрожают нашим впитанным с молоком матери образцам, редко встречаются разумные люди, с восторгом принимающие новое. Чаще бывает по-другому: «Я знаю, что мне нравится, поэтому не смущайте меня и не сбивайте с толка своими новыми взглядами». Она и сама так поступает, автоматически отбрасывая знание, не соответствующее ее системе ценностей. В то же время она слепо, не сомневаясь, принимает вещи, подтверждающие ее знания и оправдывающие ее поступки.
Так поступала и Ханна.
Просто тогдашние прописные истины отличались от сегодняшних, которые, по сути оставшиеся такими же, тоже постепенно опровергаются научными доказательствами и уступают место новым идеям.
Анна была, что называется, рассудительной и сознательной. В прочитанных ею исследованиях много говорилось о несправедливостях в отношении женщин. Эти несправедливости вызывали горечь, чувство, которое можно легко прочитать на лицах многих женщин и даже услышать в их смехе.
– Я хочу верить в справедливость мира, – вслух сказала Анна фотографии Ханны, стоявшей в рамке на ее рабочем столе. – Мне нужна эта справедливость, понимаешь? Мне нужен мир, в котором добродетель вознаграждается, а зло наказывается. И тогда мир обретет смысл.
«Господи, какую глупость я несу!
Это же большая глупость, чем вера Ханны в несправедливого Бога. Да это к тому же и более жестоко. Это вера в справедливость, требующую от нас жертвы за грех. В справедливом мире не насилуют маленьких девочек.
Но все же послушай меня, бабушка! Люди всегда мечтали о добре, всегда стремились построить новое, справедливое общество. И тебе тоже досталась часть этого нового общества – пенсия, горячая вода, ванная и туалет.
Разве это не достойно человека?
Я всегда удивлялась состраданию женщинам, ибо какой в нем толк? Есть более подходящие слово: эмпатия. Если верить психологам, способность человека к эмпатии зависит от того, насколько сильно его любили в детстве, от проявленной к нему заботы и уважения. Но мальчиков часто любят больше, чем девочек, и тем не менее они вырастают слишком вялыми, чтобы чувствовать мучения других людей. Или это не так?
Мама всегда сочувствовала слабым, больным и обездоленным. Наверное, это оттого, что Юханну любили больше, чем обычно любили детей, родившихся на переломе столетий.
Теперь новые мысли и новые записи. Была ли любовь отца причиной, по которой Юханна требовала для других то, что получила в детстве сама? Мама активно занималась политикой всю свою сознательную жизнь, именно она и ее поколение добились строительства народных домов, движимые убеждением, что справедливость возможна и на земле. И эти же люди воспитали поколение разочарованных мужчин и женщин, совершенно неподготовленных к бедам и невзгодам, неподготовленных к смерти».