Анна, Ханна и Юханна

Днем все было по-другому. Днем я вспоминала. Теперь я могла вспомнить все-все. Вот в проулке в стороне от Аллеи поет птичка. Я останавливаюсь, слушаю и узнаю – это зяблик. Я здороваюсь с пекарем Эрнстом и вдруг понимаю, что от него пахнет мукой из бочки, и я явственно вижу светящие в окна мельницы лучи солнца, в которых пляшет мучная пыль. В воскресенье мы с Гретой ходили к озеру Дель, сидели на мысе, заросшем лесом, отражающимся в глубоком пресном озере. У берега стоят ивы и березы. Там, дома, росли клены, ронявшие свои поздние светло-зеленые соцветия в воду северных озер.

– Ты чувствуешь, что здесь пахнет медом?Но Грета не улавливает запахи.

Почти те же самые странности происходят и с мамой. Я была уверена, что полностью освободилась от нее. Теперь она вернулась со всей своей материнской властью. Она – единственное существо, которое всегда со мной.

Я стала вести с ней долгие разговоры. Это были немые, воображаемые разговоры, но для меня они были реальными. Мы сидели за обеденным столом первого мая, я приехала поездом с маевки, где слушала боевые песни и треск реющих на ветру красных знамен.

Я сказала:

– Как вы можете видеть грех в том, что бедные люди требуют своих прав?

Она ответила:

– Все беды приходят, когда народ перестает покоряться своей судьбе. Кто будет делать то, что должно делаться, если не бедные люди? Ты же сама не веришь в то, что богатые и могущественные сами придут и будут работать и копаться в грязи.

– Мама, вы должны понять, что настали новые времена.

– Я это поняла. Люди полны ненависти.

– В этом-то все и дело, мама. Ненависть созревает и скоро принесет свои плоды.

– И каков вкус у этих плодов?

– Думаю, что он будет терпким, как у терна, но вы же сами говорили, мама, что терн очень полезен.

– На одном терне не проживешь.

– Нет, прожить можно на достойную зарплату за надежную работу. Это что-то новое, мама, но об этом новом вы и сами всегда мечтали и думали.

– И что же это будет?

– Справедливость, мама.

– В этом мире нет никакой справедливости. Бог правит всем миром без нее.

– Думайте, что Бога не существует, злого Бога, в которого вы верите. Лучше подумайте о том, что это мы должны править.

– Ты сама не понимаешь, что говоришь. Некоторые слепнут, заболевают, их разбивает паралич. Умирают невинные дети. У многих жизнь кончается до того, как они начинают думать.

– Люди станут жить дольше и сохранят здоровье, если будут лучше питаться и жить в человеческих условиях.

– Точно так. Но потом придут новые господа.

– Нет, мы построим мир, в котором каждый человек будет сам себе господином. Я сегодня слушала речи об этом на Железном рынке.

Мать горестно покачала головой:

– Господами будут такие, как Ларссон из трешки. Он богатый человек, у него есть мастерская, он ни перед кем не гнет спину, но зато бьет своих детей и пьет как свинья. Люди не становятся лучше, когда им становится лучше. Вспомни богатую семью, в которой ты служила. Они были не лучше, чем самые нищие крестьяне, которых я знала в детстве.Я долго вспоминала потом об этом разговоре. Несчастье мамы состояло не в том, что она была глупа, – нет, она не была такой, ей просто не хватало слов.

* * *

Рагнару исполнилось сорок лет. Длинный стол с закусками поставили в саду под высокими деревьями. Погода стояла прекрасная, Лиза испекла хлеб, а мама торт. Ниссе Нильссон привез большую коробку селедки, лосося, паштеты и другие лакомые деликатесы.

– Это подарок твоему брату ко дню рождения, – сказал Ниссе. – Ну а пиво и водку он пусть выставляет сам.

Народа ожидали много – у Рагнара было полгорода друзей и приятелей.

Когда стол был накрыт, мы, женщины, смотрели на него с гордостью. Он был украшен цветами, березовыми веточками и широкими зелеными лентами. Нас совершенно не смущало то, что белая скатерть на самом деле была обычно простыней, а разностильный фарфор мы заняли у соседей.

Когда мы с мамой убежали в квартиру, чтобы переодеться в праздничные платья, пришли музыканты и начали упражняться. Загремел вальс. Я закрываю глаза и вижу пары, кружащиеся в вихре веселого танца.

Мама морщится. Она надевает свое старое шерстяное платье – черное, до земли.

– Неужели вы не можете хотя бы один раз одеться по-современному. Ну, например, надеть зеленое?..

Но я наперед знаю, что она проявит свою обычную непреклонность. Она хочет выглядеть достойно. Старой и безупречной.

Праздник начался, люди пели и ели, водка плескалась в бутылках и стаканах, голоса становились все громче и громче. Мама встревожилась, но успокоилась, когда Лиза шепнула ей, что Рагнар совершенно трезвый и следит, чтобы никто не напился и не подрался. Мать встала из-за стола очень рано, тихо сказав мне, что сильно устала и у нее очень болит спина. Я поднялась в дом вместе с ней, помогла ей лечь на кровать и укрыла теплым одеялом.

Это вызвало у нее сильное раздражение. Она никогда не выносила, чтобы ей помогали или выказывали дружеское участие.

– Так, теперь начинаются танцы. Иди вниз и повеселись.