Анна Леопольдовна

Гренадеры буянили, резались в карты, пьянствовали и валялись без чувств, находясь на карауле в покоях императрицы, приглашали туда с улицы для угощения «неведомо каких мужиков»; гуляли в исподнем по улицам, устраивая при этом грабежи и дебоши; могли потребовать, чтобы их принял фельдмаршал, или заявиться в любое учреждение с указанием, как надо решать то или иное дело; их жены считали себя вправе брать «безденежно» товары в столичных лавках⁴⁷⁸.

Много лет спустя Державин писал про правление «царь-девицы»:

Слава доброго правленья
Разливалась всюду в свет.
Все кричали с восхищенья,
Что ее мудрее нет.

Брауншвейгскому же семейству была уготована роль злодеев. Сторонники Елизаветы в процитированных выше сочинениях выглядели боговдохновенными спасителями отечества, а сама она — исполненной христианского смирения, не помышлявшей о престоле и даже целовавшей руку заведомому злодею Бирону — «свинии в вертограде». Анна Леопольдовна, напротив, была представлена недостойной власти — разве могла дочь мекленбургского герцога тягаться с прямой наследницей Петра Великого, у которой «тысяща таковых служащих князей в рабстве престола российского обретается»? Анна же не только угнетала «страждущую Елисавет», но и стремилась присвоить себе царский венец!

Торжествующая добродетель обязана если не быть, то выглядеть милосердной. Арестованную семью несколько дней держали во дворце Елизаветы, а потом посадили в закрытые возки и повезли в Ригу, ведь манифестом было публично обещано отправить ее в немецкое «отечество». В один день 29 ноября 1741 года начальнику конвоя генерал-лейтенанту В. Ф. Салтыкову были вручены одна за другой три инструкции. Первая требовала как можно быстрее доставить свергнутого императора и его семью (через Нарву, Дерпт, Ригу) в курляндскую Митаву, оказывая «их светлостям должное почтение, респект и учтивость» и обеспечивая в пути «всякое довольство». Вместе с принцессой предстояло ехать сестрам-фрейлинам Юлии и Якобине Менгден, трем камер-юнгферам, карлице Катерина, «сидельнице» Катерине, кормилицам, прачкам и прочему обслуживающему персоналу. Вторая инструкция приказывала ехать «с величайшею поспешностию», объезжать крупные города или проезжать через них ночью, не останавливаясь; не допускать каких-либо разговоров Анны Леопольдовны и Антона Ульриха с окружающими и, формально не запрещая переписки, все письма «отбирая, присылать в Кабинет, однако так осторожно поступать, чтоб они признать не могли». Последняя, «секретнейшая», инструкция предписывала «ради некоторых обстоятельств» везти арестантов, наоборот, как можно медленнее; в Нарве пробыть не меньше восьми — десяти дней, а в Риге держать их под строжайшим караулом до получения дальнейших указаний о выезде в Митаву, которого так и не последовало⁴⁷⁹.

Перед отъездом императрица велела спросить Анну, нет ли у нее каких-либо просьб. Опальная принцесса попросила только одного: не разлучать ее с фрейлиной Юлианой Менгден. Елизавета не возражала.

Несбывшийся отъезд: Рига и Динамюнде

Близкий в то время к Елизавете маркиз Шетарди сообщил в конце ноября в Париж, что императрица решила не выпускать брауншвейгское семейство за границу, пока в Россию не доберется ее племянник Карл Петер Ульрих, герцог Голштинский. Поскольку ехать будущему императору Петру III предстояло через Мекленбург или Брауншвейг, «потому решено для безопасности особы герцога в пути задержать в Риге принца и принцессу Брауншвейгских с детьми их до тех пор, пока тот не достигнет русских пределов». С его прибытием новая императрица рассчитывала уладить принципиальный вопрос о престолонаследии.

Пленницу должно бы было насторожить прибытие гонца-сержанта с предписанием: «…объявить принцессе Анне и ей сказать, чтоб она по тому нам в верности присягу, в присутствии вашем и нашего лейб-гвардии Измайловскаго полку майора Гурьева, учиня, крест и Евангелие поцеловала. И в том за себя и за сына своего, принца Иоанна, и дочь ее, принцессу Екатерину, ибо они все в нашем законе, подписала». Ведь хотя она и состояла в православном «законе», но, отправляясь в заграничное изгнание, становилась иностранкой, и в этом случае обязательство «верным, добрым, и послушным рабом и подданным быть» являлось излишним. Тем не менее Анна Леопольдовна подписала присланную бумагу: «Принцесса Брауншвейг-Люнебургская Анна с детьми своими принцом Иоанном и принцессою Екатериною по сему присягали и своеручно а и в место детей мои подписуюсь».

Огромный «поезд» под конвоем из трехсот гвардейских солдат и офицеров прибыл в Ригу 27 или 28 декабря 1741 года. Но вместо отправки в «заграничное отечество» семейство почти год томилось в рижском замке под бдительным надзором В. Ф. Салтыкова.

Между тем в столице Елизавета занялась поисками монарших драгоценностей, в исчезновении которых подозревала Анну Леопольдовну и ее окружение.