Анна Леопольдовна

Как только лидер нашелся, произошел дворцовый переворот в гвардейском исполнении. В 1727 году император Петр II сместил руководителя вооруженных сил и своего нареченного тестя Меншикова — но всего лишь обычного подданного. В 1730-м императрица Анна Иоанновна вернула себе по просьбе подданных самодержавную власть, утраченную в ходе государственного переворота. В 1740-м фельдмаршал и начальник военного ведомства Миних сверг законного регента уже без какой-либо формальной санкции верховной власти: благословение матери императора оставалось просьбой частного лица, не подкрепленной ни официальным документом, ни присягой. Но пока еще власть как бы возвращалась более законным, с точки зрения гвардии, претендентам на нее — родителям императора.

Глава четвертая ГОСУДАРЫНЯ ПРАВИТЕЛЬНИЦА, ИЛИ «РЕГЕНТИНА» АННА

Тобою наш российской свет

Во всех землях как крин цветет.

М. В. Ломоносов

Судьба поверженного

К утру 9 ноября 1740 года столица империи была извещена об очередном дворцовом перевороте, который иногда называют первым «военным переворотом» в истории России. Однако бескровный гвардейский «штурм» Летнего дворца не означал утверждения у власти какой-то военной группировки, отстранившей штатское правительство. В России XVIII столетия, да и более поздних времен армия не была особой, отдельной корпорацией, так или иначе противопоставлявшей себя обществу — скорее наоборот, в ходе Петровских реформ «регулярные» армейские порядки служили образцом для переустройства всех прочих сфер общественной жизни. Поголовная и бессрочная служба дворян вместе с массовыми наборами рекрутов из остальных сословий способствовали созданию такой системы власти, в которой военный элемент был неотделим от гражданского.

Поэтому неудивительно, что неотлаженность этой системы и ее внутренние противоречия преодолевались в послепетровское время сугубо силовыми методами. Руководители придворных «факций» сами обладали военными чинами (как «рейхсмаршал» Меншиков или члены клана Долгоруковых), а членами поддерживавших их «партий» были действительные или отставные офицеры. В этом смысле ноябрьский переворот 1740 года не внес ничего нового. Пожалуй, только сама фигура правителя (придворного, не имевшего за плечами военной карьеры и круга сослуживцев) была дополнительным раздражителем для гвардии, облегчавшим его исчезновение с политической сцены.

Однако в самой верхушке никаких принципиальных изменений, за исключением устранения ближайших помощников свергнутого Бирона, не произошло. Новой правительнице присягали и приносили поздравления те же самые лица, которые три недели назад приветствовали регента, во главе с Минихом, Остерманом и Черкасским. Отреагировал на смену власти и Синод: из церковных поминовений было исключено имя свергнутого регента; зато после «благоверной государыни правительницы, великой княгини Анны всея России» в официальной формуле нашлось место и для ее мужа — «благородного государя Антона, герцога Брауншвейг-Люнебургского» — как-никак законного отца государя.

Миних-младший оставил колоритный рассказ о том, как проходила очередная дележка милостей и чинов:

«Утром весьма рано приказал отец мой позвать к себе меня вместе с… бароном Менгденом и предложил, чтобы мы тех, кого считаем достойными к пожалованию или к награждению, представили ему и притом предложили, чем и как кто наилучше награжден быть может. Мы исполнили сие тут же, после чего приказал он мне взять перо и писать, что он мне говорить станет. Первое было, чтобы ее высочество великая княгиня и регентша благоволили возложить на себя орден Св. Андрея, и второе — генерал-фельдмаршала Миниха за оказанную им услугу пожаловать в генералиссимусы». Хорошо еще, что благоразумный сын отговорил отца-фельдмаршала от высшей и предназначенной лишь владетельным особам (в данном случае — отцу императора, принцу Брауншвейгскому) чести — и Миних-старший милостиво согласился удовольствоваться званием «первого министра». «После сего, — продолжал Миних-сын, — спросил он меня и барона Менгдена, как же может граф Остерман над собою терпеть первого министра. Мы отвечали, что надлежало бы и ему назначить достоинство, которое с высшим чином сопряжено, нежели каковой он по сие время имел. Отец мой сказал, что вспомнил, как граф Остерман в 1723 году, работая над новым положением для флота, намекал, что он охотно желал бы быть великим адмиралом.

— Да кто же будет великим канцлером? — вопросил я.