Анна Леопольдовна

Я понимаю Ножевщикова. Конечно же, и ему, как всем здесь, хочется вырваться на волю. Но вследствие доносов Вымдонского бедняге может грозить длительное российское следствие, сопровождаемое неизменным тюремным заключением. И после всего этого он может очутиться в худшем положении, нежели в Холмогорах. Здесь он лекарь, а после всех расследований, «розысков», как выражаются по-русски, легко может сделаться сам заключенным.

Ребенок Ножевщикова и Бины умер, как того и можно было ожидать. Для выкормления младенца нужно здоровье крепкой бабы-кормилицы, а не полубезумной благородной девицы, впавшей в прелюбодеяние. Разумеется, о том, чтобы Ножевщиков и Бина продолжали видаться, нет и речи. Я полагаю, они и сошлись, нет, даже и не с тоски, а попросту от беспредельной, как равнина снежная, скуки. Теперь они, вернее всего, и не помышляют друг о друге. Ножевщиков обеспокоен дальнейшей своей судьбой, а Бина, как мне кажется, совершенно утратила рассудок.

* * *

Ножевщикова увезли в Петербург [115]. Будем надеяться, что на следствии его не погубят окончательно. В сущности, он славный человек.

* * *

В покоях принца перекладывают печь. Печнику в помощь придан солдат. Принц жаловался мне на бестолковость обоих. Он указывает им, как следует работать. Эти простые люди удивлены точностью его указаний и слушаются его с покорностью и почтением.

Надобно сказать, что, наблюдая за жизнью принца Антона, я давно уже заметила его умение сходиться попросту с людьми. Впрочем, что же здесь удивительного? Разве в юности ему не приходилось ладить с солдатами и понимать их? Он и здесь охотно разговаривает с солдатами, спрашивая их на простом русском языке о погоде и подавая им советы, как лучше чистить оружие. Самый любимый праздник русского человека – именины, то есть день того святого, по коему человек назван. В этот день положено принимать и делать подарки. Сколько раз я видела, как солдаты в свои именины приносили принцу пироги, а он, в свою очередь, также делал им скромные подарки, отдавая кое-что из платья. Солдаты именуют его почтительно по-русски «сам батюшка».

По утрам я пью кофе с принцем и старшими детьми, принцессами Екатериной и Елизаветой. Бедняжка Екатерина глуховата, ведь ее, совсем крохотную, уронили на ступени лестницы. Она, не слыша чужих слов, улыбается любому говорящему. Елизавета – самая разумная и сообразительная из всех детей, она похожа на мать и может вырасти красавицей. Мы, словно бы на театре, представляем из себя некое подобие семьи, сидя вот так, вокруг стола. Кофе и табак – две страсти принца Антона, он зовет их, почти не шутя, «своим утешением». Погода хороша. В гостиной я учу принцесс рукоделию. Вдруг мне кажется, что я замужем за этим толстым человеком по имени Антон, это мои дети; все мы живем здесь, на русском севере, как живут в Архангельске немецкие и английские купцы и ремесленники с женами и детьми. Это иллюзорное чувство длится от нескольких мгновений до нескольких минут. Обедаем мы также вместе; принц полагает, что мое общество полезно принцессам. Зачастую мы беседуем в гостиной. Принц рассказывает о военных походах, излагает девочкам сведения из географии и истории, много месяцев кряду он пересказывал им занимательные романы, написанные некогда его дедом, их прадедом. Мы говорим по-немецки. Когда дети уходят, мы еще остаемся в гостиной. Принц попыхивает трубкой. Я похвалила его умение сходиться дружески с простолюдинами. Он сказал, что русские солдаты все еще не оценены по достоинству:

– Они могут быть необыкновенно храбры и выносливы! Русский солдат – солдат победоносной империи…

Мы вспоминаем принцессу Анну. Он говорит о ней без слез, но с жаром восхваляя ее ум и душу. Однажды он сказал мне, что я красива и что моя красота могла бы быть опасна для него.

– …если бы меня все еще волновали женщины!

Оказывается, он никогда не изменял принцессе; впрочем, я так и полагала. Он очень толст, выглядит куда старее своих действительных лет, и подагрические боли мучат его.

Содержат нас прескверно, потому что пища приготавливается дурная из несвежей провизии. Для получения новых сапог и нового платья себе и детям (также и мне) приходится принцу вступать в переписку с императрицей и униженно просить у нее содействия в удовлетворении насущных нужд наших в пропитании, одежде и обуви. Любопытно, что кофием, табаком, бумагой для писания, сургучом для запечатывания писем, чернилами и перьями снабжают нас в достаточной степени регулярно. Принц шутя уверяет, что без кофию он как младенец без молока! Письма, которые он пишет Ее величеству, запечатывает он же собственной своей печатью и надписывает подле самого сургуча: «К собственноручному распечатанию Вашего императорского величества». Несколько раз присылали из Петербурга хорошее вино, и принц благодарил за эти присылы императрицу особо.