Анна-Мария

Я соскочила с кровати и босиком побежала по коридору в свою комнату.

Ужасный день! Проклятая газета! Писать такие мерзости о Женни, о моей девочке… И добро бы на Островах, а то здесь… На Островах любая небылица распускается пышным цветом и достигает гигантских размеров, как все, что произрастает под тропиками. Самые бредовые сплетни, чудовищные выдумки как лианы обвиваются вокруг людей: это своеобразный фольклор — смесь непристойностей, грязи и преступлений. Но ведь то Острова, где туземцы только и делают что ловят рыбу, плавают да занимаются любовью, а приезжие, застрявшие там, остаются на всю жизнь провинциалами в самом убийственном смысле этого слова… А тут европейцы, парижане, чья жизнь так полна… Превратить в орудие клеветы то, что должно служить интересам нации — печать!.. Женни, маленькая моя Женни!.. Женни Боргез! Просто не верится! Как можно безнаказанно нападать на мою девочку, славу Франции… Кто бы мог подумать, что здесь творятся такие вещи!

Я вышла из дома, не предупредив Женни. На улице мне стыдно было смотреть людям в глаза, они, несомненно, поверили всему написанному о Женни. Я с трудом удерживала слезы, ведь Женни смотрела на меня отовсюду! Весь Париж пестрел афишами:

              СКОРО!!

                         ЖЕННИ БОРГЕЗ
                        В «ЖАННЕ Д'АРК»

На афише гигантский портрет Женни: по обе стороны лица пряди прямых волос, глаза, пристально устремленные на прохожих… Видны плечи и верхняя часть доспехов… Женни Боргез!Стоило мне вспомнить эту подленькую статью, и у меня темнело в глазах. Я спустилась в метро. Но и тут Женни обогнала меня: она всюду, на всех стенах… на каждой станции она заглядывает в вагон, будто ищет меня… Сердце мое разрывалось от жалости к Женни, которой восхищались и которую чествовали два материка… Меня мучило ужасное предчувствие: над Женни нависла беда, незначительное событие сегодняшнего утра лишь приоткрыло передо мной краешек завесы; мне предстоит еще многое узнать, многое и о многом, что принесет Женни боль и страдание. Как пройдет сегодняшний торжественный вечер?

Домой я вернулась поздно: ходила к Одетте, только что приехавшей с Островов; я надеялась узнать новости о детях. Одетта — жена плантатора; еще год назад она была хорошенькой девушкой… Офицеры всех судов, заходящих на Острова, влюблялись в нее. Теперь у Одетты — муж, ребенок, и она уже отцветает: красота островитянок недолговечна. Я застала ее за разборкой чемоданов, по всей комнате валялись ожерелья из ракушек и перламутровые безделушки, которые она привезла в подарок европейцам. И тут-то мне стало ясно, что годы, прожитые на Островах, не прошли бесследно: меня обрадовала и растрогала встреча с Одеттой. Оттенок ее кожи, своеобразный лексикон, излом бровей, длинные волосы, черные, и блестящие, тонкие пальцы… Обнимая Одетту, я обнимала все цветы Островов, голубое море, кокосовые пальмы, туземные песни, свой дом на берегу моря, десять лет своей жизни. Но Одетта не видела перед отъездом ни Франсуа, ни детей. Оказывается, едва я уехала, он отвез их к Мишели… Одетта лихорадочно ощупывала мое платье, шляпу, чулки и даже вскрикивала от восторга. Ее первое путешествие в Париж! Париж! Париж! А я мысленно упрекала себя: безумная, зачем ты уехала, зачем бросила детей, Острова, дом… Допустим, Мишель не сделает детям ничего худого, но разве она будет заботиться о них? Лилетте надо регулярно давать лекарство от малокровия. Сверху на меня смотрели глаза Женки, и выражение их было таким дружеским, таким теплым… Опомнилась я только на улице, когда, взглянув на часы, увидела, что опаздываю на вечер в Плейель. Я вскочила в такси.