Анна-Мария

— Меня зовут Кармен, — сказала брюнеточка, как будто ее могли звать иначе. — Женни спит? Нам хотелось сказать ей, что мы никогда не забудем того, что она для нас сделала… Наша Испания любит Женни… Женни была с нами, когда на улицах Мадрида шли бои… Женни появлялась там, где было всего опаснее… Сейчас, когда нас объявили побежденными, Женни по-прежнему с нами… Мы любим Женни.

Оба испанца стояли рядом с ней… Рауль поднялся, никогда еще я не видела у него такого лица. В дверях толпились незнакомые мне люди, — вероятно, игроки в маджонг.

— За здоровье Женни! — воскликнул Жако.

Я наливала вино. За Женни!

— Вас зовут Анна-Мария? — спросил присевший у моих ног Альварес. — Вы подруга Женни, ее сестра, о которой она нам столько рассказывала? Анна-Мария — девочка с длинными локонами? Кармен, спой в честь Анны-Марии.

В будуар набилось множество народу. Неужели все это игроки в маджонг? Звенящий, как струна гитары, голос Кармен лоскутами черного бархата цеплялся за цветы. Слышит ли что-нибудь Женни за своей плотно обитой дверью? Я незаметно проскользнула к выходу: они, чего доброго, просидят здесь до утра…

Я остановилась в коридоре перед дверью Женни: ни звука. «Спи спокойно, дорогая», — пожелала я ей мысленно и пошла в свою комнату.

В тот «испанский» вечер Женни восторжествовала над Марией. Так мне, по крайней мере, представлялось. Не знаю, торжествовала ли Женни явно, — возможно, она даже ни о чем не говорила с Марией. После того вечера я редко виделась с Женни. По ее словам, она была занята просмотром отрывков из «Жанны д’Арк»: заканчивался монтаж фильма. Не знаю, действительно ли она проводила столько времени в студии, но так или иначе она куда-то уходила и днем и вечером и меня с собой не звала.

Теперь я могла располагать своим временем и чуть было не сняла квартиру возле Люксембургского сада, но в последнюю минуту Женни пошла со мной посмотреть ее и заявила, что Франсуа, безусловно, здесь понравится, но что лично она сюда ходить не будет и даже изменит свое мнение обо мне. От квартиры пришлось отказаться.

По вечерам я прохожу прямо в свою комнату, минуя гостиные: когда там нет Женни, я теряюсь, скучаю… Забьюсь в уголок и сижу там… Гости беседуют о посторонних для меня вещах, чаще всего я даже не знаю о ком и о чем идет речь. Какие-то имена, отношения между неизвестными мне людьми… А политические споры, которые того и гляди кончатся скандалом!.. Лучше всего я себя чувствую с Жако. И еще я люблю общество Рауля Леже, с ним легко и говорить и молчать…

Раймонда приносит мне обед в комнату, задерживается у меня, сетует на нерадивых слуг, сокрушается, что Женни не выходит замуж, пророчит всякие беды и проклинает Люсьена.

Впрочем, тут я с ней согласна, я по-прежнему не понимаю, что Женни находит в Люсьене. Раза два-три она заставляла меня обедать с ними. По-моему, это самый обыкновенный пошляк… Когда он приходил, Женни устраивала пир, а сама вся сияла. Посмел бы кто-нибудь из нас, завсегдатаев, встретить Люсьена нерадушно или, упаси боже, напасть на него, она прикрыла бы его собственным телом. Ничего трагичного во время этих обедов не происходило, но протекали они невесело: когда мы видели их вместе, у нас портилось настроение. Один лишь Рауль, казалось, чувствовал себя непринужденно, подавал реплики Люсьену, вносил оживление. Я до сих пор не читала его стихов, но раз Женни утверждает, что они прекрасны, может быть, это действительно так?.. Что-то в нем есть. Какая-то черная лава кипит под пеплом, как говорит Женни.

Время от времени Мария звонит мне — в моей комнате, как в номере хорошей гостиницы, есть телефон — и просит зайти к ней в контору. Там она показывает мне газетные вырезки, касающиеся Женни, и анонимные письма. «Я больше с ней на эту тему не говорю, — объясняет Мария, — вы видели, к чему это приводит… Ее ждут большие неприятности, она себя губит. Звезда Женни закатывается!» Чему верить? Я своими глазами видела в тот вечер, как закатывается звезда Женни! А контора, картотека, люди, осаждающие приемную, телефонные звонки, машинистки… Мария может сгинуть, и все будет идти по-прежнему, это Женни, это отблеск ее славы движет здесь всем… Скоро! Женни Боргез в «Жанне д’Арк».

И все-таки вот они передо мной, эти вырезки и грязные анонимные письма. Вот они — написанные черным по белому. Мария столько раз мне их показывала, что я научилась в них разбираться. Пытаюсь представить себе реально рождение анонимного письма: оно своего рода клапан, который открывает кипящий от злости и ненависти субъект, чтобы не задохнуться; он заходит в кафе, требует чернила и бумагу…

Мадам, поздравляю вас с новым творческим успехом в области кинематографического искусства…

Да, таков обычный прием: письмо начинается с похвал, две-три лестные фразы, а затем: