Анна-Мария

— Да, у меня есть шансы… Моя семья испокон веков известна в нашем округе, мы всегда очень много делали для бедняков: благотворительные мастерские для женщин, бесплатная врачебная помощь… Если бы не Франсуаза Дуайен, я бы, бесспорно, прошла…

Мадам де Фонтероль заинтересовалась:

— Франсуаза тоже выставляет свою кандидатуру?

— Нет, но она не хочет моей. Любыми способами старается ославить меня во всем округе. Мы почти соседи, — вернее, были соседями, вы же знаете, немцы сожгли ее замок. Теперь это обстоятельство ей на руку.

— А от какой партии вы выставляете вашу кандидатуру, мадам?

Ив раскачивался на стуле, важный, как папа римский, в его красивых глазах искрился смех.

— От социалистической…

— Вы что, договорились с ними? Не так все это просто… Одно ваше решение еще ничего не значит… Ты упадешь, Ив, перестань раскачиваться, умоляю тебя… — Мадам де Фонтероль закрыла глаза рукой, словно у нее кружилась голова. — Франсуаза — член МРП[43], у нее свои кандидаты…

— Если бы Франсуаза меня поддержала, я баллотировалась бы от МРП. Вы знаете, как происходят выборы в провинции: там всеми делами вершит один избиратель, остальные у него на поводу. Франсуазу Дуайен слушаются, как оракула, а она против меня!

— Какая скверная женщина! — Ив откинулся со стулом почти до горизонтального положения. Заслонив глаза рукой, чтобы не видеть его, мадам де Фонтероль покачала головой.

Эдмонда с милой гримаской неопределенно повела плечами.

— Франсуаза не скверная, а сумасшедшая. Она утверждает, что я сотрудничала с немцами. Ведь нельзя же считать меня коллаборационисткой только потому, что я встречалась в гостях с немецкими офицерами… Но немцы были повсюду, волей-неволей с ними приходилось встречаться! Она попрекает меня моим мужем, но при чем тут я! Ей прекрасно известно, что нас с ним ничто не связывает. Я два дня прятала у себя Вейлей, пока гестапо разыскивало их по всему Парижу. Полагаю, что я сделала для Сопротивления не меньше других.

Ее бледное лицо покрылось прелестным румянцем, что молодило ее, хотя она и не нуждалась в этом: ее тридцать лет были ей к лицу, она была как спелая дыня, по запаху и весу которой можно определить, что она созрела: вот эта, говоришь себе, хороша, эта в самый раз. Она наклонилась над огнем, согнув свое крупное тело, не слишком худое, не слишком полное.

— Вы обожжетесь, Эдмонда, — не стерпела наконец мадам де Фонтероль.

— Кушать подано! — Ольга открыла дверь столовой.

— Так мы не будем ждать Лорана? Может же человек опоздать на пятнадцать минут! Сейчас только четверть второго.

— Завтрак был назначен на половину первого, Ив… — Мадам де Фонтероль встала.

Они перешли в столовую.

— Я еще тебе это припомню, — сказал Ив Ольге, которая с блюдом в руках ждала, пока они сядут. — Я полгода не видел Лорана, мы прошли с ним вместе сквозь огонь и воду, и я не могу добиться, чтобы в доме моей матери его подождали к завтраку. Не будь его, я, возможно, вообще не вернулся бы и вам бы никогда больше не пришлось ждать меня к завтраку.

— Ив, прошу тебя, без сцен!.. Можете подавать, Ольга.

Ольга, поджав губы, подала гусиный паштет.

— Приходится начинать с паштета, — извинилась мадам де Фонтероль. — Конечно, лучше подавать паштет в середине завтрака, но сегодня я действительно оказалась в затруднительном положении, со снабжением становится все хуже…

— Я не жалуюсь! — Мадам Мастр обладала завидным аппетитом и прекрасными зубами.

Встав из-за стола, мадам де Фонтероль сразу же извинилась перед гостьей: ей надо побывать кое-где, она лишь сегодня утром узнала, что будет иметь удовольствие видеть за завтраком Эдмонду, Ив никогда не предупредит вовремя. Женский клуб отнимает у нее уйму времени, они часто принимают иностранок, жен послов…

Ольга просунула голову в дверь:

— Ив, тебя к телефону. Из Лиона…

— У вас очаровательный сын, — сказала Эдмонда, когда они остались наедине с мадам де Фонтероль, — и к тому же — герой.

— Да, он милый мальчик…