Анна-Мария

Анна-Мария сидела в столовой, за парикмахерской, где никого не было, кроме Луизетты, ее родителей и молодого клиента, бывшего бойца из маки Рауля… В этот час селение будто вымерло, все работали — кто в поле, кто на небольшом заводе в двух километрах отсюда. Слышно было, как в коридорчике между парикмахерской и кухней кипела на маленькой плитке вода для шампуня. Мать Луизетты, ради экономии дров, по-прежнему ставила кастрюлю, в которой варился суп, рядом с тазом, где кипятились полотенца. Казалось, кипяток так и простоял на плите все эти годы… Старая тетушка Роза, у которой жила Анна-Мария до и после ее ранения, умерла. Жозеф женился на девушке из далекой деревни. Он нашел ее где-то на самой вершине горы, у пастухов. Муж и сын хозяйки постоялого двора, которых угнали боши, приезжавшие с карательной экспедицией, так и не вернулись. Какое несчастье!.. «Никогда не забуду, — говорила Анна-Мария, — как однажды вечером, вскоре после высадки союзников на Юге, я была на постоялом дворе; народу — полным-полно… Ребята, чтобы запутать бошей, переносили с места на место дорожные знаки с указаниями направления… Толчея, повсюду навален багаж, люди не то приезжают, не то уезжают, полная неразбериха… Со стороны магистрали, по которой шли американские грузовики, доносился непрерывный гул. Хозяйка постоялого двора сидела у приемника в комнате за кухней и слушала. Я присела рядом с ней — в то время мы не пропускали ни одной передачи, все ждали новостей, помните? — передавали репортаж о лагерях: „Горы трупов, даже не трупов, скелетов… газовые камеры…“ Теперь все это хорошо известно и уже не так потрясает… Хозяйка слушала, и по щекам ее катились слезы! Словно ей рассказывали о муже, о сыне… И она не ошиблась, бедняжка…» Анна-Мария говорила много, остальные тоже. Воспоминания, воспоминания… А как Полина, она ведь утверждала, будто беременна от Рауля? Муж ее вернулся из плена, он не в обиде, мальчику идет уже третий год… Нет, он нисколько не похож на Рауля. Полине не особенно-то можно верить… Даже Луизетта, первая красавица селения, которая поклялась остаться верной памяти Рауля, и та обручилась с сыном Майяров из Лирвена, соседней деревни. Луизетта еще больше похорошела, через месяц свадьба. Но уже скоро одиннадцать, а Анна-Мария хотела навестить еще кое-кого; все, должно быть, уже вернулись домой.

Узкая, в рытвинах улица, темные, сбившиеся в кучу дома, комнаты, заставленные громоздкими кроватями и шкафами, задние комнатушки, выходящие на узкий, точно колодец, двор… А вокруг — поля, раздолье, воздух, лысая гора с пятнами зелени — так изображают леса на карте… Магистраль проходит ниже, совсем рядом. Анна-Мария успела побывать во многих домах, расцеловаться с мужчинами, с женщинами, осушить бесчисленное количество стаканчиков аперитива. Она собиралась зайти еще к Жозефу, а потом к обеду вернуться к Луизетте. Луизетта отпустила ее одну в этот обход, потому что ей надо помочь матери, ведь та сама не управится с обедом; ну что стоило Анне-Марии предупредить о своем приезде! К обеду, конечно, подадут не меньше десятка блюд, и еще будут извиняться, что так плохо ее принимают.

Жозеф жил на окраине в доме с желтой дверью, рядом с сапожником. Анна-Мария шла по улице, где ей был знаком каждый камень под ногами, каждая занавеска на слепых оконцах, и бакалейная лавка коллаборациониста, и мясная, в заднем помещении которой она встречалась со связными от Жако. Справа возвышалась церковь. Анна-Мария вспомнила о тропинках за церковью, где они гуляли с Раулем… Надо было хорошо знать эти тропинки, чтобы не заблудиться.

Дверь, с занавеской от мух из бумажной ткани, была открыта. Просунув руку за занавеску, Анна-Мария постучала в открытую створку и вошла. Жозеф с женой и мальчиком сидели за столом.

— Вот те раз! — все твердил Жозеф. — Вот те раз!

Он не знал, куда ее посадить, неужели она не пообедает с ними? Как обидно! Ну тогда — ломтик колбасы и глоток аперитива. Жозеф, небольшого роста, коренастый, ладно скроенный парень с правильными чертами лица, большими красивыми глазами, прямым носом и гривой черных вьющихся волос, буквально не помнил себя от радости.

— Видишь, — говорил он жене, — видишь — это Барышня… Теперь ты ее знаешь — живую. По рассказам даже малыш и тот тебя знает!

Явное преувеличение; мальчуган сидел на своем высоком стуле, шлепал ложкой по супу так, что брызги летели во все стороны, и заливался громким смехом: волнение взрослых передалось и ему. Жена у Жозефа маленькая-премаленькая, ну просто девочка, сходство у нее с мужем было разительное — как брат и сестра.