Анна-Мария

Мадам де Фонтероль поднялась и прошла за моей спиной к телефону, стоявшему на огромном письменном столе в глубине комнаты. «Это вы, Ольга? — сказала мадам де Фонтероль в трубку. — Позвоните мосье и скажите, что мадам Белланже хочет его видеть…»

Жако вошел тут же, словно он стоял и ждал за дверью! Мы упали друг другу в объятия. Это был Жако, чуть побледневший, чуть ссутулившийся, но с таким блеском в глазах, какого я никогда прежде у него не замечала… Ах, какое счастье снова увидеться с ним!

Мы позавтракали втроем в кабинете, здесь было спокойнее из-за той маленькой дверцы. Как много нам с Жако надо было сказать друг другу… Мадам де Фонтероль слушала нас, угощала. Сын ее — у де Голля; Жако участвует в движении ФТП[15]. Муж Ольги, горничной, скрывается, чтобы его не угнали в Германию, остается только мне включиться в игру. Кто-кто, а Жако прекрасно понимал, как бессмысленно дорожить никому не нужной жизнью. По его словам, он всегда догадывался, что я люблю риск. Не знаю, откуда он это взял. Он говорил, что прекрасно представляет себе меня в клетке со львами, — правда, ему не совсем ясно в качестве кого: укротительницы или святой Агнессы, которая, прикрыв свою наготу распущенными волосами, ждет на арене мученического конца…

В ту ночь я легла спать, сгорая от нетерпения и необычайного прилива сил. Немыслимо, выйдя из тюрьмы, начать жизнь с того, на чем она прервалась, жизнь ведь не книга, где можно заложить страницу, а потом, когда вздумается, спокойно продолжить чтение.

Я очень быстро свыклась со своим новым существованием. Казалось, именно его мне и не хватало, если не для счастья, то хотя бы для того, чтобы сносить жизнь. Я часто думала о Женни: никто никого не любит? О, братство героических лет Сопротивления! Оно существовало, оно было сильнее всего.

Подпольная деятельность связана с частой переменой мест, и тут большую роль играли те, кого я называла «укрывателями». Это были люди настолько далекие от политики, настолько вне подозрений как у французской, так и у немецкой полиции, что они могли спокойно прятать у себя участников Сопротивления. Все мы вынуждены были прибегать к помощи таких «укрывателей», ибо скрываться у самих участников Сопротивления было опасно и для укрывающих, и для укрываемых.

Одни «укрыватели» шли на риск добровольно из чувства долга, другие, главным образом те, что сдавали комнаты за деньги, даже не подозревали, какой «динамит» прячут под своей крышей. Этих я избегала: тяжело обманывать чье-либо доверие, даже во имя правого дела. Среди них встречались хорошие люди, ласково относившиеся к одинокой женщине, разлученной с семьей, с детьми… Я боялась, что подведу их, что по моей оплошности в их доме найдут листовки, оружие или арестуют меня самою. Мне не давала покоя эта мысль, и при первой возможности я старалась уйти прочь.

Существовали еще и «укрыватели» по принуждению. Когда другого выхода не оставалось, когда в гостинице останавливаться было опасно и в целом городе для тебя не находилось ни кровати, ни стула, чтобы скоротать ночь, а комендантский час соблюдался со всей строгостью и залы ожидания на вокзалах представляли смертельную угрозу, что ж, в таком случае не приходилось считаться с тем, по вкусу ли это хозяевам или нет. Тем хуже, если вас встречали с кислой миной и говорили: «У нас нет лишних простынь, горничная ненадежна, в доме — ни одного ячменного зернышка, чтобы приготовить вам утром чашку кофе, и, пожалуйста, не зажигайте электричества — в последний раз мы заплатили огромный штраф, могут выключить свет, а главное, не вздумайте появляться вторично, мы ожидаем родственников, и для вас не найдется места…» Подобные «укрыватели» встречались не так уж редко. Не предатели, но эгоисты или трусы, а иногда то и другое вместе.

«Да, — думала я, лязгая зубами на диване у негостеприимного „укрывателя“, — правду говорила Женни, никто никого не любит… Но если это действительно так, то как же мы избавимся от немцев?» Отчаяние и холод пронизывали меня до костей. Потому что одна только эта мысль, одна лишь мысль о том, что никто никого не любит, способна довести человека до полного отчаяния.

Именно таким образом, когда мне понадобилось прожить некоторое время на Южном побережье, я попала к жене Рауля Леже. Устроил это Жако.

Жену Рауля звали Эльвирой. Она принадлежала к еще одной разновидности «укрывателей» — к типу шальных. Ни на секунду Эльвира даже мысли не допускала, что из-за меня может попасть в беду, она с такой же беспечностью играла бы гранатой вместо мяча и курила бы, сидя на ящике с порохом. Она воспринимала все по-своему: для нее я была лучшей подругой легендарной Женни Боргез, а теперь я участница Сопротивления! Как это романтично и увлекательно!