Анна-Мария

He могу ни о чем другом говорить, не могу ни о чем другом писать, не могу ни о чем другом думать. Никто мне не отвечает, — значит, никто меня не слышит; я мечусь, но никто этого не замечает. Ничье лицо не выражает ужаса, — значит, никто ничего не видит и не слышит. Просто все куда-то исчезли. Нет никого. Представьте себе сумасшедшую, которая пишет любовное письмо: на четырех страницах бесконечно повторяются выведенные каллиграфическим почерком три слова: «Я вас люблю». Не сошла ли я с ума, ведь я готова исписать страницу за страницей одним лишь словом: «Никого». Каждый копошится в своем углу. Для кого мы все копошимся? Ни для кого. Для кого копошусь я? Кто они, эти люди, которых я хочу силком заставить быть счастливыми? Что пользы в счастье, которое заставляют принимать силком, как ребенка касторку? Чего можно добиться таким путем? Только собственного несчастья.

После пяти лет разлуки я вновь обрела семью: во время войны я застряла во Франции, они — в колонии. Теперь я вновь обрела детей, мужа, домашний очаг, но лишь для того, чтобы все потерять окончательно. Франсуа, мой муж, только что вышел из тюрьмы. Наш дом на Островах стоит пустой. Одни говорят, будто всю мебель вывезли два месяца назад, когда арестовали Франсуа, другие утверждают, что вот уже четыре года, как ее продали за долги; а служанка, старая туземка, клянется, что мебель у Мишели, любовницы Франсуа. Выйдя из тюрьмы, мой муж отправился прямо к Мишели, мы виделись с ним всего лишь один раз.

Я сижу на веранде, подо мной — сад, но я смотрю поверх него, смотрю сквозь листву громадных кокосовых пальм на туго натянутый голубой атлас бухты, на ожерелье из белой пены, вскипающее там, где волны разбиваются о коралловый риф. Дом пуст, а заброшенный сад заполонили цветы и зелень. Волны густого аромата настигают меня, дурманят. Я думаю о Европе, о пыльной, иссохшей, блеклой, по сравнению с этим садом, Европе. По дороге, пролегающей между садом и кокосовыми пальмами, проходят туземцы, рослые, статные; они не смотрят в сторону дома, в мою сторону. Они знают обо мне и о Франсуа все, знают, как обставлен наш дом и как мы одеваемся, им известны наши мысли и намерения, наши недуги и мечты…