Анна-Мария

Анна-Мария молчала. Она не знала, что Селестен в Париже. После двух дней, проведенных в квартирке первого этажа, прошло уже два месяца, а она ничего о нем не слышала. Странно звучит имя, которое вы храните в тайне, когда его произносят равнодушные уста, будто кто-то положил руку на крышку шкатулки, но не поднимает крышку и даже не подозревает, что под ней.

— Да, не нравится мне их дружба, — повторил Жако. — Капитан Жерар из тех молодых людей, которых Сопротивление только сбило с толку. В двадцать лет трудно верить в существование смерти, а нет увлекательнее игры, чем рисковать жизнью, не веря в смерть. Им ничего не стоило вести себя как героям. И во имя правого дела им было все дозволено. Теперь этого дела больше не существует, они же по-прежнему считают, что все дозволено! Как с ними быть? Жаль мне этих парней, не их вина, что они ищут другие занятия, которые давали бы не меньше привилегий и прежде всего деньги, много денег. Представляете себе, какие суммы проходили через их руки, проходили бесконтрольно, и они этим пользовались. Риск, приключения… Не беспокойтесь, люди с головой сумеют направить их энергию!

— Когда же наступит мир! — со вздохом вырвалось у Франсиса. — До чего же все надоело, друзья мои! Торчу в этом старом балагане, где едва-едва зарабатываешь на жизнь… Я не мальчишка-парашютист и не фашист какой-нибудь, но, уверяю вас, смотреть тошно на то, что делается в этой стране! Спекуляция, пьяные американцы, коллаборационисты, вылезающие из всех щелей, как клопы… Да что же это такое! Уверяю вас, иногда мне кажется, что Женни поступила правильно, если не по отношению к нам, то по отношению к себе.

Они замолчали. Все трое они когда-то любили Женни, они горячо любили ее и сейчас. Каким козырем в их общей игре, игре французов, была бы сейчас эта гениальная актриса. Они сами не понимали, как тесно их связывала общая игра, и считали, что им хорошо вместе просто потому, что они давно друг друга знают, потому, что их объединяет парящая над ними тень Женни.

Анна-Мария встала и нарушила молчание, которое становилось тягостным, так много в нем было если не отчаяния, то боли.

— Пойду приготовлю кофе…

— Давайте я намелю…

Франсис последовал за ней на кухню. Жако курил трубку и думал: «Что-то все-таки было между ними в ночь иллюминации».

Шум кофейной мельницы заглушал голос Франсиса.

— Мне так хотелось бы снова увидеться с вами, — говорил он.

— Так мы же увиделись, — ответила Анна-Мария.

Она казалась такой удивленной, что он спросил себя, действительно ли между ними что-то было в ночь иллюминации.

XII

Мадам де Фонтероль возобновила свои четверги. Хотя Ив предпочитал манекенщиц и обладал достаточно приятной наружностью, чтобы они обходились ему не слишком дорого, даже это «не слишком» было ему не по карману; все-таки расход — ужин, скажем, самый скромный ужин на двоих, с бутылкой вина сразу влетает вам в тысячу франков, если не в полторы, и потому Ив, предпочитая манекенщиц, ухаживал за светскими дамами, которых встречал на четвергах у своей матери или еще где-нибудь. Среди этих дам попадались прехорошенькие, и на их стороне было явное преимущество: их не приходилось водить в рестораны, они сами держали поваров. Возраст не играл для Ива большой роли, напротив, как уже говорилось, он даже предпочитал женщин постарше: такие способны на материнское чувство.

— А та дылда, что была у тебя в прошлый раз, придет сегодня? — спросил он у матери, которая расставляла в большой гостиной вазы с цветами.

Стоя на коленях перед камином, Ольга разводила огонь — уюта ради: по четвергам включали центральное отопление.

— Снова ты разворошил все блюдо с сандвичами! — В каждой руке Ив держал по сандвичу, третий дожевывал. — Хуже маленького ребенка.

— Вовсе я не разворошил, их тут целая груда: никто и не заметит. Она придет?

— О ком ты говоришь? Это ты графиню Эдмонду Мастр величаешь дылдой?.. Надеюсь, придет… Предупреждаю тебя, муж ее в тюрьме.

— Тем лучше. А он очень мерзкий тип? — Ив говорил с набитым ртом.

— Очень.

— Она убивается по нем?

— Гм!..

— Генерал де Шамфор твердо обещал быть, ты, кажется, его совершенно покорила, мама…

— Слава богу, что я уже старуха. Он необыкновенно привлекателен.

В большой гостиной мадам де Фонтероль — обшитые панелью стены, картины в золоченых рамах (вероятно, семейные портреты, но настолько потемневшие, что ничего не разберешь), атласная мебель в стиле Людовика XVI, как нельзя более уместная в этом салоне, и запах апельсинов, запах, который всю жизнь связывался в представлении Ива с приемными днями его матери… Мадам де Фонтероль расставляла последние вазы. Ольга подметала возле камина, огонь разгорелся. Все готово: занавеси задернуты, бутылки, птифуры, пирожные — на месте…

— Уйдешь ли ты наконец или нет! — Мадам де Фонтероль рассердилась не на шутку. — Скоро ничего не останется, словно саранча пролетела…

Она выставила сына за дверь.