Анна-Мария

Лучшим ее другом, единственным другом, был Жако, полковник Вуарон. Он знал ее еще со времен улицы Рен, когда Женни — в то время совсем молоденькая девушка — училась в Театральной школе и жила у Анны-Марии, он знал и ее мужа Франсуа, знал ее детей, отца, мать. Правда, был еще Франсис — актер, когда-то, как и все, влюбленный в Женни; он учился вместе с Женни и тоже часто приходил на улицу Рен; была Мария Дюпон, подруга Женни по Театральной школе, которая впоследствии, бросив сцену, стала секретарем Женни. Но Франсис, — что Франсис, просто симпатичный малый, а Мария Дюпон после смерти Женни вышла замуж, и она сама, и муж ее принадлежали к числу тех людей, с которыми лучше не поддерживать знакомства… Оставался один Жако. Жако видел безжизненное, распростертое на полу тело Женни… Жако был начальником Анны-Марии во времена Сопротивления, он же сообщил ей о смерти Рауля. Жако, верный, справедливый, мудрый… он все знал, все умел делать — и стряпать, и починить радио, и вести людей в атаку… Но, будь он даже другим, все равно на него работало бы само время, ибо ничто так не сближает людей, как прожитые вместе годы, как общие воспоминания, о которых даже незачем говорить, ибо они всегда с вами. Для Жако вся жизнь Анны-Марии была как на ладони, и он не задаст вопроса: «А что же, в сущности, привело Женни Боргез к самоубийству?» Не спросит: «Что это за ФТП, о которых столько говорят?» Но иной раз Анне-Марии казалось, что Жако испытывает к ней не просто дружеское расположение, она все время держалась начеку, боясь, как бы он не вообразил себя влюбленным, как бы не влюбился на самом деле. Даже в своих отношениях с Жако она не знала покоя…

Но теперь вокруг Анны-Марии было уйма народу, и они помогали ей убивать время. Звонил телефон, звенел колокольчик, люди приходили, разговаривали, слали письма… И, кроме того, она продолжала заниматься фотографией, время от времени ей удавалось продать кое-какие снимки; работала она весь день, сама проявляла пленку в оборудованном под лабораторию темном чулане возле кухни. Ее жизнь имела видимость настоящей жизни. Но только видимость.

Когда Анна-Мария вернулась от мадам де Фонтероль, ей, после сандвичей и птифуров, не хотелось есть. Она заперлась в темном чулане. Фотографии удались. Анна-Мария начинала любить свою новую профессию, тем более что она помогала зарабатывать на жизнь. Мадам де Фонтероль нашла способ переслать Жоржу деньги. Но Жоржу ли? Лилетта требовала значительных сумм: на что мальчику столько денег?

Было около десяти часов, когда Анна-Мария наконец легла и с наслаждением вытянулась в постели. Весь день она пробегала с аппаратом по Парижу и даже позавтракать не успела. Вечером прием у мадам де Фонтероль, потом она проявляла пленку… Ребятишки, которых она сфотографировала в Тюильри, получились неплохо, особенно там, где сняты одни ножки, до чего же у малышей трогательные и смешные ножки!

Анна-Мария уже погасила свет, когда зазвонил телефон. Кто? А вдруг?.. Все же? Она сняла трубку:

— Алло!

Звонила Колетта, молодая женщина, с которой Анна-Мария познакомилась у фотографа; Колетта пришла заказать ей снимки своей девочки и тут же взяла Анну-Марию в наперсницы… Колетта извинилась, что звонит так поздно, — может быть, Анна-Мария уже легла? Но у нее чудовищная хандра… Муж в отъезде, она одна, совершенно одна… Не разрешит ли Анна-Мария заглянуть к ней хоть на полчасика? «Но я уже в постели!» Анна-Мария попробовала отделаться от гостьи. «Всего на полчасика, прошу вас…» — «Ну что же, заходите, только, простите, я останусь в постели…» — «Ну конечно, конечно…»