Анна, одетая в кровь

— И да, и нет, — мягко сознается она. — Разве это то, о чем они говорили?

— Да, — я выдыхаю ей в шею. — Так и договаривались ранее.

* * *

— Откуда мне начинать?

— На таком участке тела, чтобы это выглядело как смертельная рана.

— А если порезать в пределах запястья? Классический случай.

Анна сидит посредине комнаты. Перед тем, как у меня начинает барахлить зрение, я успеваю заметить внутреннюю сторону ее бледной руки. Мы оба нервничаем, и даже предложения, доносящиеся с верхнего этажа, не помогают.

— Я не хочу делать тебе больно, — шепчу я.

— Ты не сможешь. Правда.

На дворе теперь царит настоящая темнота, и сухая электрическая буря, надвигающаяся с холма, все ближе подступает к нашему дому. С лезвием, как правило, я обычно чувствую себя уверенно и надежно, но сейчас, когда провожу им по руке Анны, меня буквально трясет и бьет мелкая дрожь. От пореза появляется тонкая линия ее черной крови, она огибает запястье и жирными каплями стекает на пыльные половицы.

Боль в голове становится невыносимой. Я стараюсь не двигаться. Когда мы оба сосредотачиваемся на участке скопления крови, то начинаем ощущать оживление в воздухе, некую нематериальную силу, опускающуюся на наши руки и шеи, отчего резко поднимаемся.

— Он приближается, — говорю я достаточно громко, чтобы они услышали меня, находясь на втором этаже и наблюдая наш ритуал через перила.

— Мам, отправляйся в одну из дальних комнат. Ты сделала все, что смогла, — она не желает подчиняться моим словам, но без лишних слов идет, даже если на ее языке и вертятся слова беспокойства и поддержки.

— Мне становится нехорошо, — шепчет Анна. — Оно давит на меня, как и в тот раз. Ты слишком глубоко порезал?

Я беру ее за руку.

— Не думаю. Я не знаю.

Кровь течет, не останавливаясь, на что мы и рассчитывали. Как с таким количеством крови чувствует себя мертвая девушка?

— Кас, — говорит Кармел. В голосе слышится тревога. Но я смотрю не на нее, а на дверь. Через порог простилается туман, просачиваясь через трещины, и двигается, словно змея-ищейка. Не знаю, чего я собственно ожидал, но уж точно не такого шоу. Почему-то мне казалось, что он сорвет дверь с петель и предстанет перед нами темным силуэтом на фоне лунного света в виде очумелого безглазого фантома.

Туман окольцовывает нас. Несмотря на нашу прославленную «rope-a-dope», мы падаем на колени, истощенные и пораженные. Причем Анна действительно выглядит теперь мертвее мертвого. Этот план обернулся нам боком. А затем туман уплотняется, и перед нами появляется Чародей, пристально вглядываясь сквозь нас своими сшитыми стежкой глазами.

Мне не нравится, что он не видит. Пустые глазницы, мутные глазные яблоки или глаза, которых нет на своем месте — все это я ненавижу. Данный факт выводит меня из себя и одновременно разочаровывает. Наверху я слышу, как начинают читать песнопение, но чародей просто улыбается.

— Пойте, сколько вам заблагорассудится, — говорит он, — но я заберу то, зачем пришел.

— Опечатывайте дом, — кричу я им наверх.

Затем поднимаюсь на ноги.

— Думаю, у тебя хватило смелости прийти за моим ножом.

— Ты становишься слишком надоедливым, — говорит он, а я не думаю выслушивать его. Я сражаюсь, нанося удары, и стараюсь не обращать внимания на пульсацию в голове. Я полосую и кружусь, чтобы избавится от оцепенелости в боку и груди.

Он очень быстр и выглядит по-смешному гибким, не имея глаз, но, наконец-то, я задеваю его. Все тело напрягается, словно струна, когда я чувствую, как кончик ножа режет его бок. Он делает обманное движение назад и накрывает рану своей мертвой рукой. Мой триумф властвует недолго. Не успев толком понять, что происходит, он настигает меня и швыряет об стену. Я осознал это, только когда съехал по ней вниз.

— Опечатайте его! Ослабьте! — выкрикиваю я, но пока я продолжаю орать, он прет вперед, словно безобразный паук, и поднимает диван, будто бы он надувной, затем запускает им в мою команду- распределителей ролей, находящуюся на втором этаже. Они возмущаются его поступком, но сейчас нет особо времени интересоваться, все ли с ними в порядке. Он хватает меня за плечо и отрывает от пола, пробивая мною стену. Когда я слышу звук разрывающихся сосудов, я понимаю, что это трещат мои ребра. А может быть, и долбанная грудная клетка.

— Это атаме — наше, — выплевывает он мне прямо в лицо, а его сладкий дым просачивается сквозь протухшие десна. — Оно, как магия, сейчас сосредоточено на тебе и мне, и, как ты думаешь, чья сторона теперь сильнее?

Сосредоточиться. За его плечом я вижу Анну, ее глаза почернели, а тело — сжалось, покрытое кровавым платьем. Рана на ее руке все увеличивается, а сама она лежит в маслянистой лужице в двух футах от нас. Она смотрит в пол с пустым выражением. Наверху я замечаю недавно запущенный диван и под ним выглядывающую пару ног. Я проглатываю образовавшуюся кровь во рту. Очень больно дышать.