Анна Павлова. «Неумирающий лебедь»

– Теляковский служил в лейб-гвардии Конного полка, был полковником. А в последние годы управлял московскими театрами. Только хватит ли кавалерийского упрямства с Матильдой Феликсовной справиться?

Трефилова поморщилась:

– Если Кшесинская своих покровителей привлечет, то и барону Фредериксу в отставку уходить придется, а не только Теляковскому.

Она права, Кшесинской благоволили все Романовы, если пожалуется хотя бы Великому князю Владимиру Александровичу, который балету главный покровитель, то и министру Двора барону Фредериксу не поздоровится.

Театр притих в ожидании новых баталий между примами и премьерами, с одной стороны, и новым директором – с другой. Сочувственно вздыхали:

– Волконский уж на что дипломат был, а с балеринами да актрисами поладить не сумел.

Вздыхали, но втайне ждали – кто кого?

Ветер перемен уже чувствовался за кулисами Мариинки, где даже сквозняки неспособны разогнать вековую пыль.

Почему-то радовался Фокин. На вопрос Ани, чему именно, блестя глазами, пояснил:

– Сергея Дягилева могут поставить петербургскими театрами руководить. А что, Теляковский все может!

– И что?

– Мир искусства верх возьмет, значит, старому всему крах!

Это Павловой не нравилось совсем, хотя бунтарский дух захватил и ее.

У бывшего кавалерийского полковника Теляковского хватило ума и выдержки не рушить ничего до основания и никого не увольнять, но особенно зарвавшихся прим он в порядок все же привел. Или ему показалось, что привел…

В ведении Теляковского был не только балет и даже не только Мариинский театр – еще Александринский, Эрмитажный и московские театры, в том числе главный соперник Мариинки – Большой.

Удивительно, но смертельного противостояния с Кшесинской у Теляковского не случилось, возможно, тому причиной новое состояние и положение Матильды Феликсовны, а также удивительное для кавалерийского полковника умение поступать дипломатично.

– Аня, смотри, – прошептала Люба Петипа, кивая в сторону Матильды Кшесинской.

Павлова посмотрела, но ничего не увидела, прима, как всегда, великолепна. Завистники могли сколько угодно твердить, что все ее заслуги из области амурных с Великими князьями, но на сцене Кшесинская действительно была лучшей.

– Ну, посмотри же! – настаивала Любовь.

Павлова с младшей дочерью Мариуса Ивановича близко не дружила, но они учились в одном классе, вместе стояли у палки, вместе пришли в театр. И все же Петипа вела себя немного странно.

– Она беременна!

– Кшесинская? – изумилась Анна. – Не может быть!

Люба только хихикнула и умчалась с довольным видом.

Павлова невольно пригляделась к Матильде Кшесинской. Что-то в ее жестах, в том, как она держала руки у талии, словно оберегая свой живот, подтверждало догадку Любы. Так женщины берегут будущее дитя с первых минут, как только узнают о его зарождении, даже если сам живот пока незаметен.

Анна вспомнила, что Кшесинская в последние недели и впрямь не пила вина и шампанского, но танцевать-то не прекратила.

Павлова так задумалась, что едва не пропустила свой выход. Конечно, на репетиции, к тому же рядовой, это не наказуемо, но она сама терпеть не могла, когда кто-то срывал работу остальных.

– Что это с тобой? – шепотом поинтересовался Фокин, помогая ей крутиться.

– Нет, ничего. Все в порядке, Миша.

– Заболела?

– Говорю, что нет!

Поинтересовалась и Кшесинская:

– Аннушка, ты не больна?

– Нет, Матильда Феликсовна, просто задумалась.

– О чем?

– О детстве, – соврала Павлова и тут же заработала замечание.

– Аня, ты врать не умеешь. Зайди ко мне сегодня вечером. Нам нужно поговорить.

Опять будет сводить с Великим князем Борисом Владимировичем! – раздраженно подумала Анна, но кивнула:

– Приду.

В Мариинке, как и любом другом театре, к новеньким относились по-разному.

Здесь строго соблюдалась не только субординация (за этим следили все сверху донизу), но и правило старшего по возрасту. Как и в училище, младшие обращались к старшим на «вы», а старшие к младшим на «ты».

Это же касалось права делать замечания: простоявшие у воды артистки кордебалета предпенсионного возраста считали себя вправе сделать замечание молодой Преображенской или Трефиловой, мол, руки не так держишь, ленты на пуантах небрежно завязала… И те послушно перевязывали.

Не делали замечаний только Кшесинской.

Замечания новеньким делали не все, были те, кто считал ниже собственного достоинства вообще смотреть на молодняк. Но большинство не упускало случая обсудить и осудить «нынешнее поколение», мол, «вот в наше время…». Павлова однажды не сдержалась и продолжила:

– Да, в древности все иначе было.

Хорошо, что та, которой этот язвительный комментарий был адресован, не отличалась хорошим слухом. Правда, услышал Гердт и от души посмеялся.

Кшесинская вела себя иначе, она приветствовала молодняк, приглашала к себе домой, угощала чаем, показывала подарки и иногда даже передаривала. Относилась ко всем ровно и доброжелательно, но выделяла самых перспективных.

Павлова быстро попала в это число и стала бывать в доме Кшесинской тогда еще, на Английском проспекте. Потом прима построила себе роскошный особняк на Кронверкской, но туда Анне входа уже не было.