Анна Павлова. «Неумирающий лебедь»

У Мариуса Ивановича четыре дочери, все в балете, Мария Мариусовна, дочь от первого брака, добилась признания и танцевала главные партии не только в его балетах. Правда, время ее уже выходило, скоро прощаться с Мариинским и балетом, но пока полна сил и надежд. Из сестер Люба считалась самой способной и могла бы многого добиться, если бы не ее знаменитая лень, изумлявшая всех.

Узнав о том, что роль Флоры отдана Любе, все решили, что это, возможно, последний подарок дочери от знаменитого отца в попытке пробудить ее от ленивого сна. Люба если и проснулась, то ненадолго.

– Нюрочка, а ты?

Что оставалось делать Ане, как не вздохнуть сокрушенно:

– Я в роли Авроры, мамочка.

Она не стала говорить, что по своей привычке репетировала все партии спектакля. Ане еще во время учебы нравилось танцевать за всех, пользуясь любой возможностью, она пробиралась в репетиционный зал и под собственное пение танцевала то одну, то другую партию. В последний год иногда помогал Миша Фокин, хотя и ругал классический танец при любом удобном случае.

Вот и тут они репетировали вариации Флоры и Аполлона без аккомпанемента, по памяти. Зачем? Для себя.

Премьера состоялась в апреле, в самом конце весеннего сезона, когда театры полупусты, а если зрители и есть, то только случайные, завсегдатаи уже все в сезоне увидели и развлекались где-то в других местах.

Ничего особенного, спектакль как спектакль, даже отзывов почти не было.

А осенью…

В большой квартире Петипа рыдания и укоряющие взгляды на главу семьи.

Безмолвно корила мужа Любовь Леонидовна, а рыдала дочь Любочка – отец отдал главную роль в спектакле Анне Павловой!

Мариус Иванович разозлился и, забыв, что Люба прекрасно понимает по-французски, принялся внушать на корявейшем русском (за столько лет в Санкт-Петербурге так и не научился говорить):

– Ти лентяй! Трудить – нет! Старать – нет! Павлоф старать, а ти нет! Не будешь старать – нет ролей!

Сначала оторопевшая от гнева отца Люба молчала, лишь тараща на Мариуса Ивановича глаза, но когда он закончил и выбежал вон из комнаты, фыркнула в сторону грохнувшей двери:

– Ну и не надо, я замуж выйду!

Любовь Леонидовна ахнула:

– С ума сошла?! Я тебе выйду.

И вышла ведь, довольно скоро вышла, забросив занятия балетом, хотя из всех сестер считалась самой способной и самой ленивой тоже.

А Аня в сентябре танцевала Флору в паре с Аполлоном-Фокиным. Прекрасная получилась пара. Им бы и в жизни вместе, но вот тут не сложилось, даже творческие пути через десять лет разошлись.

Люба Петипа зла на невольную соперницу не держала, понимала, что отец имеет право отдать роль любой, с его волей нужно считаться. Подругами Люба с Аней так и не стали, даже не стремились к этому, но до тех пор, пока несовершеннолетняя Люба служила в Мариинском, приятельствовали.

Люба поневоле знала слишком много тайн закулисья, слышала разговоры дома, к тому же была хитра и наблюдательна. Еще в училище Любу посылали узнать что-то как разведчицу, и хотя Павлова сплетен не любила, считая злословить ниже своего достоинства, но к Любе прислушивалась.

В углу кулис плакала Стася Белинская. На нее смотрели с сочувствием, но помочь никто не подходил. Аня, увидев это, метнулась:

– Стася, что с тобой? Кто тебя обидел?

Та подняла голову, почти прошипела:

– Ты-то уйди! Ненавижу…

Павлова отшатнулась. Доброжелательная Стася и вдруг такое…

Аню тронула за плечо Вера Трефилова:

– Не приставай к ней.

– Что случилось-то? – шепотом поинтересовалась Павлова.

– У Белинской неизлечимое заболевание колена нашли. Сказали, что скоро и ходить не сможет, не только танцевать, – ехидно сообщил кто-то из кордебалетных.

– Неправда, не может быть!

Судьба не может быть столь жестокой к Стасе. Как бы ни завидовала ей Аня, но понимала: Стася танцует прекрасно, технично, хорошо держится на сцене. Больное колено – это крах всех надежд, всей жизни.

– Может, Аннушка, так и есть, – вздохнула Трефилова.

Хотелось подойти, пожалеть, но Павлова поняла, что Стасе будет только больней от сочувствия.

Аня горько плакала от несправедливости жизни, забившись в уголок в большой гримерной, где переодевались кордебалетные, когда кто-то тихонько прикоснулся к плечу.

– Аннушка, ты меня прости, что нагрубила. Не сдержалась, – Стася пришла попросить прощения, понимая, что Аня вовсе не желала глумиться над ее горем.

– Стасенька-а-а…

Через четверть часа к двум совершенно зареванным бывшим одноклассницам присоединилась и добрая половина кордебалета, а потом и всей труппы. Там их обнаружила, вернее, разыскала Кшесинская.

– Это что за потоп?

Как сказать блистательной приме, что плачут из-за болезни начинающей корифейки? Аня вспомнила, как на выпускном спектакле на Белинскую смотрела Кшесинская, стало вдруг страшно – неужели сглазила?!

– Матильда Феликсовна, нужен хороший врач. У Стаси колено болит.

Кшесинская после слов Павловой на мгновение замерла, потом подошла ближе и села на стул рядом со Стасей.

– Давно болит? Как?

Белинская всхлипнула:

– Не надо врача, это непоправимо…

– Что говорят?