Анна Павлова

Чикаго принесло нам чудо «Жизели». Как описать мне это представление? Тот, кто видел Павлову в ее дивертисментах или даже в таких произведениях, как «Фея кукол», не имел ни малейшего представления о диапазоне ее возможностей как драматической танцовщицы. «Амарилла» предоставляла какой-то намек на то, чего она могла достичь в пределах определенных ограничений старомодной роли, но «Жизель» раскрыла Павлову как танцовщицу, обладающую таинственными силами. Это в точности иллюстрировало, что она имела в виду, когда говорила нам «будьте», не просто танцуйте или играйте, но будьте. И она действительно просто была Жизелью, и первый акт производил потрясающее впечатление. Судьба крестьянской девушки, сошедшей с ума от любви, перестала быть старомодной историей, трогательной сказкой, составленной Теофилем Готье и Жюлем Перро, чтобы угодить Карлотте Гризи и романтически настроенной публике 1841 года. Жизель, девушка, которая была на сцене вместе с нами, сходила с ума, а нам приходилось оставаться на месте и наблюдать, как все это происходило. Тогда балет был поставлен несколько по-другому, чем в наши дни, когда его дают в постановке, частично возобновленной Николаем Сергеевым. В первом акте танцевали крестьяне и охотники из свиты герцога, так что сцена была полна народа. Исполнялся большой вальс и пиццикато для Жизели перед финалом. Репетиции нас наэлектризовывали. Павлова всегда стремилась к совершенству, но когда дело касалось «Жизели», проявляла особую строгость по отношению к труппе, к оркестру, но прежде всего по отношению к самой себе. Репетиции никогда не заканчивались раньше трех часов, и девушки, которым потом приходилось репетировать также и второй акт, едва могли выдержать. Мимическая роль матери была значительно менее стереотипной; Джоун Уорд, которая впоследствии исполняла эту роль, рассказывала невероятные вещи об игре Павловой. Однажды она настолько вошла в роль, что схватила одну из крестьянских девушек и сжимала ей горло до тех пор, пока у бедняжки глаза не стали вылезать из орбит. Джоун почувствовала, что если тотчас же не вмешается, то безумная девушка может совершить убийство. Ей пришлось пересечь сцену и разнять их. Мне никогда не забыть ужасной пустоты взгляда Павловой – она была столь напряженной, что, казалось, заполнила всю сцену. Когда балерина повторяла па своего первого жизнерадостного танца, они исполнялись с такой вялостью, что я почти ощущал бессвязность слабеющего разума несчастной девушки. Наконец, она падала на руки своего возлюбленного, а мы все по двое, по трое устремлялись взглянуть на нее и убегали со сцены, охваченные подлинным ужасом. Когда занавес опускался, Павлова не в состоянии была сразу встать. Она лежала несколько минут, совершенно истощенная своими собственными переживаниями, и лежала до тех пор, пока девушки не помогали ей подняться.