Аннабель Николаевна

Не так просто, но и не так сложно взрослому мужчине одолеть ребёнка.

Вдруг заскрипела входная дверь. В каком возбуждённом состоянии не находился бы мой мучитель, реакция была мгновенной, хватка ослабла, и он бросился наверх по лестнице.

Дрожа от страха, поправляя съехавшие рейтузы, застёгивая пуговицы пальто, не считая оторвавшихся, я обернулась. В углу лестничной площадки стоял унитаз, единственный свидетель преступления, одной стороной «постамента» упираясь в стену, другой в пол, открыв от удивления сантехнический рот. Дверь скрипела, но входящего человека не было видно. Какие ещё ужасы ждут меня? Может быть, Ге Старший прячется за дверью? Что они придумали сделать со мной вдвоём? Нет! Я увидела толстую лапу, а за ней Барсика, пытающегося толкнуть головой тяжёлую дверь.

Наверное, друзья кошки, собравшиеся около люка, послали самого сильного из них для моего спасения.

Дома оказалось, что рейтузы, колготки и трусы на мне совершенно мокрые. Я даже не заметила, как это случилось во время драки.

– Это что ты сотворила, в девять лет? – удивилась бабушка.

И тут я заплакала, топала ногами, кричала, что звонила полчаса, а она не открывала дверь, поэтому не сдержалась. Вечером эту же версию изложила маме. Опыт общения в семье научил меня избегать искренности, чтобы не сделать себе хуже. Постеснялась пожаловаться и Варламу, которого считала не защитником, а приятелем.

Весь вечер я просидела с Молли на коврике. Собака была слишком нервная и нежная, чтобы успокоить, но годилась для того, чтобы ей пожаловаться и поплакать. В этот вечер я потеряла уверенность в себе, жизнь ребёнка в городе оказалась защищенной не более, чем собачья среди пролетающих машин.

Бабушка переехала от нас к себе домой. Мама попросила Варлама прибить внизу дверного наличника колышек, на который я могла бы встать и, держась за ручку двери, дотянуться до замочной скважины, чтобы вставить ключ. С этого дня Аннабель надлежало приступить к самостоятельной жизни.

Потрясением от произошедшего поделилась с двумя подружками. Одна из них и объяснила нам, несведущим, чего хотел страшилище Ге Младший. Благодаря спасителю-Барсику, мне не довелось испытать на себе «огонь чресел» маньяка.

Прошло несколько дней после страшного события, мы с другом занимались оформлением «пригласительных билетов» на концерты в кухне, он сказал:

– Поцелуй меня, Аннабель Николаевна.

Я дёрнулась, растерялась, застыла, не в силах сдвинуться с места.

– Она повзрослела, Варлам, неужели ты не видишь? – капризным голосом произнесла царица комнаты. В уме, выдержке и наблюдательности ей нельзя было отказать.

Да, иногда, маленькому человеку, чтобы повзрослеть, требуется один день.

– Мне нужно к маме, – ответила я и убежала.

Больше сосед не просил целовать его, правда это случилось, но только один раз, об этом позднее.

Мы увлеклись шахматами, играли каждый вечер. Варламу не доставало фантазии, чтобы вести партию, но было удивительное провиденье стратегии противника. Я тоже предпочитаю игру чёрными, люблю просчитывать ходы противника и отвечать на его выпады, как в случае с проводником.

Помимо двух чудовищ с пятого этажа, существовало ещё одно. Появлялось оно в нашей квартире под видом учёного, доктора наук из Москвы, двоюродного брата нашей профессорши. Все в её семье были учёными, учителями, преподавателями.

Учёная дама с братом проводили день в разговорах и спорах. Её мать на это время исчезала из квартиры. Профессорша ставила на плиту чайник и забывала о нём, потому что никогда этого не делала прежде, разогревала еду с таким же успехом. Пахло горелым. Умные разговоры переносились в кухню, чтобы сохранить какую-то часть обеда.

Он говорил с соседкой, а смотрел на меня! Масляные глаза, сальные губы, приторная улыбка на фоне споров о Макиавелли, о старых рукописях итальянских нотариусов, о капелле Медичи во Флоренции, где оба бывали неоднократно, несмотря на закрытость СССР. Этот человек не был красивым, как Гумберт, лысые люди казались мне ущербными, вроде инвалидов без руки или ноги. Хотел ли он мне что-то передать этим взглядом или же, просто, не мог сдержать чувства, не знаю.

Через много лет, прогуливаясь с мужем вдоль стены Псково-Печёрского монастыря, я заметила вдали мальчика лет восемнадцати, одетого, как инок. Он что-то мастерил, сидя на камне, поднял голову, посмотрел в нашу сторону и снова принялся за работу.

«Что почувствует юноша, решивший посвятить себя богу, когда рядом с собой увидит меня, молодую, в красивых сапожках, в мини юбке, открытой блузе под пиджаком? Догадаюсь об этом по его глазам, когда пройду мимо», – подумала я, но ошиблась. Молодой человек не поднял глаз.

Почему не делал так образованный, уважаемый в научном мире родственник соседки при виде ребенка? Не может быть, чтобы он не осознавал свою слабость.

Мне было шестнадцать, когда Варламу и его жене предоставили отдельную квартиру.

– Надо же, какой прохиндей, – сказала мама, – как ему это удалось?