Анналы

17. Одна и та же ночь видела умерщвление и погребальный костер Британника, ибо все необходимое для его скромно обставленных похорон было предусмотрено и припасено заранее. Впрочем, его погребли все-таки на Марсовом поле при столь бурном ливне, что народ увидел в нем проявление гнева богов, возмущенных преступлением принцепса, тогда как многие, принимая во внимание известные в прошлом раздоры и усобицы между братьями[11] и то, что верховная власть неделима, отнеслись к нему снисходительно Писатели той поры сообщают, что в течение нескольких дней перед умерщвлением брата Нерон неоднократно подвергал надругательствам отроческое тело Британника, делая это ради того, чтобы смерть последнего, в ком струилась кровь Клавдиев, оскверненного похотью ранее, нежели ядом, не могла показаться преждевременною и чрезмерно жестокою, хотя она и поразила его в нарушение священных правил гостеприимства за пиршественным столом, на глазах врага и с такою стремительностью, что ему даже не было дано времени на прощание с сестрами[12]. В особом указе Цезарь объяснял причины поспешности, с какой был погребен Британник; он ссылался на установление предков скрывать от людских глаз похороны безвременно умерших и не затягивать церемонии похвальными речами и пышно отправляемыми обрядами. Там же Нерон говорил и о том, что, потеряв в лице брата помощника, он отныне может рассчитывать только на содействие всего государства, и поэтому сенаторам и народу тем более надлежит оказывать всяческую поддержку принцепсу — единственному оставшемуся в живых отпрыску рода, предназначенного для возложения на него высшей власти[13].

18. Затем Цезарь щедро одарил виднейших из своих приближенных. Были люди, осуждавшие тех, кто, выставляя себя поборниками несгибаемой добродетели, тем не менее разделили между собой, словно взятую на войне добычу, дома и поместья. Другие, однако, считали, что их вынудила к этому необходимость, так как принцепс, понимая преступность свершенного им, надеялся, что злодеяние будет ему прощено, если он свяжет своими щедротами тех, кто наиболее влиятелен и могуществен, но никакой щедростью он не мог успокоить гнев матери: она расточала заботы и ласку Октавии, часто устраивала тайные совещания со своими друзьями и с жадностью, превосходившей ее врожденную страсть к стяжательству, где только могла, добывала деньги, как бы предвидя, что они ей вскоре понадобятся; она обходительно принимала трибунов и центурионов, окружала почетом уцелевших представителей старой знати, превознося их славные имена и доблесть, как если бы приискивала вождя и привлекала приверженцев. Это стало известно Нерону, и он распорядился удалить караулы, охранявшие ее сначала как супругу, а впоследствии как мать императора, и германцев, незадолго пред тем приставленных к ней в качестве телохранителей. И чтобы ее не посещало множество являвшихся с утренними приветствиями, он удаляет ее из императорского дворца и поселяет в том доме, где некогда проживала Антония; сам он приходил туда не иначе как окруженный толпою центурионов, и всякий раз, наскоро поцеловав мать, тотчас же удалялся.

19. Среди дел человеческих нет ничего более шаткого и преходящего, чем обаяние не опирающегося на собственную силу могущества. У порога Агриппины сразу стало безлюдно: никто не являлся к ней с утешениями, никто не приходил проведать ее, кроме нескольких женщин, побуждаемых к этому, быть может, любовью, а быть может, и ненавистью. В их числе была и Юния Силана, о расстройстве Мессалиною брака которой с Гаем Силием я упоминал выше[14]; женщина выдающейся знатности и красоты, известная своими многочисленными любовными связями, она долгое время пользовалась особым расположением Агриппины, но впоследствии между ними разгорелась глухая вражда, так как Агриппина отговорила от женитьбы на Силане знатного молодого человека Секстия Африкана, упорно внушая ему, что Силана — стареющая развратница, причем сделала это не для того, чтобы приберечь его для себя, но чтобы, став мужем неспособной к деторождению женщины, он не унаследовал после Силаны ее богатства. И вот, когда мелькнула надежда на возможность отмщения. Силана выпустила против Агриппины своих клиентов Итурия и Кальвизия, повелев им обвинить ее не в том, что стало уже привычным и не раз повторялось, а именно что она скорбит о смерти Британника и разглашает обиды Октавии, но в том, что она задумала вовлечь в государственный переворот Рубеллия Плавта, по материнской линии состоявшего в той же степени родства с божественным Августом, что и Нерон, дабы, вступив с ним в супружество, возвратить себе верховную власть над Римским государством. Итурий и Кальвизий сообщают об этом вольноотпущеннику тетки Нерона Домиции Атимету, а тот, обрадованный столь важною новостью (надо сказать, что между Агриппиною и Домицией существовало полное обоюдной неприязни соперничество), побудил другого вольноотпущенника Домиции актера Парида, не мешкая и сгустив краски, донести об этом преступном умысле.