Между тем Нерон, вспомнив, что по доносу Волузия
Прокула содержится в заключении Эпихарида и полагая, что женское тело не
вытерпит боли, велит терзать ее мучительными пытками. Но ни плети, ни огонь, ни
ожесточение палачей, раздраженных тем, что не могли справиться с женщиной, не
сломили ее и не вырвали у нее признания. Итак, в первый день допроса ничего от
нее не добились. Когда на следующий день ее в носильном кресле тащили в
застенок, чтобы возобновить такие же истязания (изувеченная на дыбе, она не
могла стоять на ногах), Эпихарида, стянув с груди повязку и прикрепив к спинке
кресла сделанную из нее петлю, просунула в нее шею и, навалившись всей тяжестью
тела, пресекла свое и без того слабое дыхание. Женщина, вольноотпущенница, в
таком отчаянном положении оберегавшая посторонних и ей почти неизвестных людей,
явила блистательный пример стойкости, тогда как свободнорожденные, мужчины,
римские всадники и сенаторы, не тронутые пытками, выдавали тех, кто каждому из
них был наиболее близок и дорог. Ведь даже Лукан, Сенецион и Квинциан не
переставали называть одного за другим участников заговора, от чего Нерон со дня
на день проникался все большим страхом, несмотря на то, что окружил себя
усиленною охраной.
58.
Да и весь Рим он как бы отдал под стражу, расставив
на городских стенах манипулы воинов и отгородив его от моря и от реки. По
площадям, домам, селениям и ближайшим муниципиям рыскали пехотинцы и всадники,
перемешанные с германцами, к которым принцепс питал доверие, так как они
чужестранцы. Отсюда непрерывным потоком гнали они толпы закованных в цепи и
приводили их ко входу в сады. И когда задержанные входили туда и подвергались
допросу, им вменялись в преступление радость, обнаруженная когда-либо при виде
того или иного из заговорщиков, случайный разговор, уличные встречи, совместное
присутствие на пиршестве или на представлении. В свирепом дознании, чинимом
Нероном и Тигеллином, с таким же ожесточением действовал и еще не названный в
показаниях Фений Руф, который, стараясь отмежеваться от заговорщиков, был
беспощаден к своим сотоварищам. И он же движением головы пресек порыв стоявшего
рядом Субрия Флава, который, взявшись за рукоять меча, спросил взглядом, не
извлечь ли его и не поразить ли Нерона тут же во время расследования.
59.
Были и такие, которые после раскрытия заговора,
пока допрашивали Милиха, пока колебался Сцевин, убеждали Пизона отправиться в
преторианский лагерь или взойти на ростры и попытаться склонить на свою сторону
воинов и народ. Если участники заговора поддержат его усилия, за ними последуют
и те, кто ранее был непричастен к нему; молва не замедлит возвеличить
переворот, а это — самое главное при осуществлении больших замыслов. Нерон не
предусмотрел никаких мер для пресечения мятежа. Даже храбрых мужей
неожиданность приводит в смятение, и этот лицедей, за которым пойдут лишь его
наложницы да Тигеллин, разумеется, не посмеет поднять оружие на возмутившихся.
Дерзанием свершается много такого, что коснеющим в бездействии кажется
недостижимым. Тщетно надеяться на молчание и на верность такого множества
заговорщиков, каждый из которых наделен духом и телом: для пытки и подкупа нет
ничего недоступного. Вот-вот придут и закуют его самого в оковы, и он будет
предан бесславной смерти. Сколь почетнее для него погибнуть, отдав себя общему
делу, подняв клич в защиту свободы. Пусть лучше ему откажут в поддержке воины и
его покинет народ, но его смерть, если придется расстаться с жизнью, будет
оправдана перед душами предков и перед потомством. Не вняв этим увещаниям,
ненадолго показавшись в народе, а потом уединившись у себя дома, Пизон укреплял
в себе дух в предвидении близкой гибели, пока к нему не пришел отряд воинов,
составленный Нероном из новобранцев и недавно вступивших на службу, ибо старых
воинов опасались, считая, что они проникнуты благожелательностью к Пизону. Он
умер, вскрыв себе вены на обеих руках. Свое завещание он наполнил
отвратительной лестью Нерону, что было сделано им из любви к жене, женщине
незнатного происхождения и не отмеченной другими достоинствами, кроме телесной
красоты, отнятой им у друга, за которым она ранее была замужем. Звали ее Сатрия
Галла, ее прежнего мужа — Домиций Сил. Он — своей снисходительностью, она —
бесстыдством усугубили впоследствии бесчестье Пизона.