Анналы

60. Неуклонно укрепляя единовластие, Тиберий оставлял, однако, сенату видимость его былого величия и отсылал с этой целью на его рассмотрение возбуждаемые провинциями ходатайства. Ибо в греческих городах учащались случаи ничем не стесняемого своеволия в определении мест, служивших убежищами[70]: храмы были заполнены наихудшими из рабов; там же находили приют и защиту преследуемые заимодавцами должники и подозреваемые в злодеяниях, наказуемых смертною казнью, и нигде не было достаточно сильной власти, способной справиться с бесчинством народа, оберегавшего заядлых преступников под предлогом почитания богов. Поэтому сенат повелел городам прислать представителей с подтверждением своих прав. Некоторые города добровольно отказались от незаконно присвоенных прав, другие рассчитывали на старинные суеверия и на свои заслуги перед римским народом. И прекрасное зрелище являл собою сенат в день рассмотрения дарованных нашими предками привилегий, договоров с союзниками, указов царей, которые властвовали еще до установления владычества римлян, и самих религиозных преданий, свободно, как некогда, подтверждая их или внося в них изменения.

61. Первыми прибыли в Рим эфессцы, говорившие о том, что, вопреки распространенному мнению, Диана[71] и Аполлон не родились на Делосе; близ их города есть река Кенхрей и роща Ортигия, где Латона, прислонившись к существующей и поныне оливе, разрешилась от бремени этими божествами; по указанию богов, эта роща почитается священною, и в ней, истребив киклопов, спасался от гнева Юпитера сам Аполлон[72]. Позднее победоносный отец Либер здесь же простил амазонок, которые молили его о пощаде, припав к его жертвеннику[73]. Изволением овладевшего Лидией Геркулеса почитание этого святилища возросло, не умалилось оно и при владычестве персов; сохраняли его македоняне, а затем также и мы.

62. За эфессцами последовали магнесийцы, ссылавшиеся на указы Луция Сципиона и Луция Суллы, из которых первый, разбив Антиоха, а второй — Митридата, вознаградили верность и доблесть магнесийцев, объявив храм Дианы Левкофрины неприкосновенным убежищем. Жители Афродисиады, а затем и Стратоникеи представили указ диктатора Цезаря, отмечавший их давние заслуги пред его партией, и более поздний, изданный божественным Августом, воздававшим им похвалу за непоколебимую преданность римскому народу, которую они сохранили во время нашествия парфян. Город Афродисиада отстаивал права храма Венеры, а Стратоникея — Юпитера и Тривии. На еще большую старину опирались гиерокесарейцы, утверждавшие, что их храм Дианы Персидской[74] был освящен царем Киром; ими же упоминались Перперна, Исаврик и имена других полководцев, признававших права убежища не только за самим храмом, но и на две тысячи шагов от него. Далее, киприоты защищали права трех храмов, из которых древнейший, Пафосской Венеры[75], был воздвигнут Аэрией, второй, Венеры Амафунтской[76], — сыном его Амафунтом и третий, Юпитера Саламинского[77], — Тевкром, бежавшим сюда от гнева своего отца Теламона[78].

63. Были выслушаны и представители других городов. Обширность материалов, требовавших рассмотрения, и горячность прений утомили сенаторов, и они поручили консулам рассмотреть, на чем основываются предъявленные притязания, и затем, ничего не решая, снова доложить это дело сенату. И консулы доложили, что, помимо упомянутых мною городов, только Пергам имеет бесспорное право на убежище Эскулапия; остальные же опираются на доводы, уходящие в темную древность. Так, жители Смирны говорят об оракуле Аполлона, по повелению которого они будто бы учредили святилище Венеры Стратоникиды, а теносцы — о прорицании того же оракула, предписавшем им воздвигнуть статую и храм Нептуна; о более близком к нам времени — жители Сард: право на убежище даровано им победителем Александром. Столь же упорно, ссылаясь на царя Дария, отстаивают свои права милетцы; но святыни у тех и других одинаковы, и почитают они Диану или Аполлона. Того же добиваются и критяне для статуи божественного Августа. И был издан сенатский указ, которым с соблюдением полного уважения к религиозным чувствам, но и со всею решительностью ограничивалось число убежищ; вместе с тем было велено прибить в храмах медные доски с этим указом, чтобы память о нем сохранилась навеки и чтобы не допустить в будущем прикрывающихся благочестием честолюбивых стремлений.