Анни Маннинен

— Чепуха, ха-ха-ха, — ответила Юлкуска со злобным смешком. — Ты не разбираешься в этих делах, ни капельки! Теперь этой беде уже ничем не помочь. Воздух, Море и Земля окутаны таким густым слоем липкой грязи, что ты, девчонка, ничего не сможешь сделать. К тому же у тебя больше нет помощницы, эта знахарка Муттиска уехала, а если она и вернется, то я устрою так, что ее отсюда выселят. Уж я позабочусь о том, чтобы в дело вмешался мой властелин, Черный Колдун. На месте домика Муттиски построят высотный дом. И тогда вам тоже придется поискать себе новое место! Всем вам придется уйти, и никто из вас нигде не получит новой квартиры. Только я получу хорошенькую маленькую квартирку в новом высотном доме. Вот так-то! Можешь мне поверить.

— Пусти меня, — сказала Анни, тяжело дыша. Она напрягла все свои силы, чтобы сдвинуться с места. Лошадь нервно потряхивала гривой; бока ее вздымались от напряженного ожидания.

— Если ты пойдешь, я наделаю ужасных дел, — прошипела Юлкуска. — Я отравлю все колодцы… — И она начала громким зловещим голосом: — Пусть отныне вода в колодцах на Казарменной горе будет черной как деготь, и густой как смола! Проклинаю, проклинаю! Заклинаю, заклинаю…

— Но ты совсем не баба-яга и не колдунья, — сказала Анни твердым и ясным голосом. Она и сама не понимала, откуда брались у нее эти слова. — Ты просто вредная-зловредная сплетница. А разыгрываешь из себя бог знает кого. Но меня тебе не удержать, злая старуха!

Стремительный огромный прыжок, как у кенгуру, — и Анни уже верхом на белой лошадке. Лошадь ударила копытом, вскинула благородную голову и взмыла в воздух.

Юлкуска выбежала на середину двора и, размахивая руками, принялась выкрикивать свои заклинания — но они уже не имели никакой силы. Зато Анни все отчетливее ощущала в себе прилив какой-то необъяснимой силы, который породил песню, и слова этой песни сами собой полились из ее уст:

Ах, оставь ты свои заклинания!
Не в твоей я, Юлкуска, власти.
Я живу в мечтах, в сновидениях,
Я лечу по дорогам счастья.
Меня лошадь несет белогривая.
Ветер времени свищет в ушах.
Мне коня понукать не надо.
Никакой мне не ведом страх.
Звездной россыпью небо стелется.
В те туманные дали-края
Быстро мчит меня Лошадь Белая…
Мчит туда, где мечта моя.

Анни стремительно уносилась все дальше от Казарменной горы, и когда песня ее закончилась, девочка почувствовала, что у нее пересохло в горле. Когда же она выучила эту песню? Ведь она пела так, будто давно знала эти слова и этот мотив… И этот сильный, звучный голос… Это у нее-то, у Анни Маннинен, которая всегда жалела, что судьба не наделила ее ни музыкальным слухом, ни голосом. Кроме того, она чувствовала сейчас во всем теле такую силу и такую слитность со своей лошадью, что невольно подумала: уж не превратилась ли она в кентавра? Там внизу, в ночной тьме, узкой полоской извивалась река, беспорядочно громоздились городские дома, заводские трубы торчали как черные штыки. А она все летит и летит… И ни с чем не сравнить этот неудержимый полет горячего коня! Детской игрой показалась теперь Анни быстрая карусель, от которой у нее раньше кружилась голова.

Звезды стремительно проносились перед ее глазами, в ушах гудело и свистело, конь то и дело всхрапывал. «И как это я научилась так лихо ездить верхом, хотя меня никто никогда не учил? — подумала Анни. — А может, у меня к этому природный талант?»

Постепенно Анни почувствовала, что устает. Да и лошадь устала. Ведь силы могут иссякнуть даже у закаленной цирковой лошади. Белогривая заметно сбавила скорость, стала снижаться, и вскоре ее копыта неслышно коснулись земли. Анни соскользнула на Землю. Очутились они на берегу реки. Лошадь отдышалась и как ни в чем не бывало принялась щипать траву на прибрежном лугу.

— Ты тут подожди меня, поешь травки, поброди по воде, — сказала Анни, обращаясь к Белой Лошади. — А у меня одно дело. Я ненадолго отлучусь.

Девочка достала из кармана флакон и выпила две капли. Голова ее сразу же наполнилась знакомым шумом, и она очутилась на краю старинного села, раскинувшегося вдоль реки.