Анни Маннинен

— Ну вот, я ухожу, но вижу по твоим глазам, что ты рада-радешенька. Но не думай, я тоже не горюю, у меня есть место получше этого. Зато тебе теперь плохо придется. Отцу твоему не найти здесь работы, и ему так стыдно, что он решил уйти туда, откуда пришел! В этом доме меня высмеивали, всякие песенки про меня сочиняли, ругали и обзывали меня за спиной, но теперь вы от меня избавитесь. Чего хотели, того добились. Но вам от этого лучше не будет, так и знай, рыжая!

И Юлкуска, кипя от возмущения, потащила свои чемоданы вниз по Казарменной горе. На повороте она еще раз оглянулась на дом, которому причинила так много зла.

— С другой стороны, это так грустно, — сказал Тэри и жалобно взвизгнул вслед Юлкуске. — Все-таки она была в доме своим человеком.

Во двор торопливо влетел Лассе. В одной руке у него был школьный портфель, в другой — какая то бумага.

— Анни! Хей-хей, иди-ка посмотри! — крикнул он. — Беги скорее!

Анни не сразу осознала, что именно кричит ей Лассе, потому что она думала сейчас совсем о другом, напряженно глядя куда-то вдаль, в сторону города.

— Посмотри, Анни, — сказал Лассе, подбежав к сестренке. — Вот сколько подписей в воззвании! На берегах реки Лехиёки построят футбольное поле и волейбольную площадку, разобьют сквер для детских игр. А еще на берегу будет большой пляж. Озеро Лехилампи станет заповедным, а лес вокруг него превратят в парк.

— Но ведь это еще неточно, — рассеянно произнесла Анни. — Какой-нибудь Уолеви Тёрхеля или другое морское чудище обязательно помешает.

— Этому никто не может помешать, потому что весь народ так хочет. Майя в школе сказала. Пойдем вечером вместе собирать подписи, ага? Обойдем всю округу, ага?

— Во сколько отходит на север автобус? — спросила Анни.

— Около двух, а что? Смотри, вот это — подпись знатной госпожи Лодениус. Она тоже подписала мое воззвание. Хотя, правда, я до-о-лго колебался, заходить к ним или нет… Знаешь, она постелила на пол газеты, от коридора до гостиной. Специально для меня, чтобы я ни шагу не ступил на ковер или на пол. Но зато бумагу подписала. А когда я выходил, она давай собирать свои газеты. Наверно, для следующего посетителя.

— А-а, это та самая госпожа, у которой такая хорошенькая болонка. Миленькая девочка, — тявкнул тихонько Тэри.

— А какой дорогой идет этот автобус на север? — спросила Анни, все еще не проявляя особого интереса к листку с подписями, который Лассе держал в руках.

— Не знаю. Наверно, по шоссе Виерто, — ответил Лассе. — А зачем тебе? Кстати, я еще и у отца возьму подпись!

— Да я к тому, что этот автобус надо остановить, — сказала Анни.

— Ты что, опять бредишь? — спросил Лассе.

— Нет, но я прямо вижу, как наш отец именно сию минуту садится в этот самый автобус, кидает рюкзак на полку для вещей и усаживается на сиденье, — говорила Анни. — Отец собрался обратно на север.

— Не может быть… — прошептал Лассе побледневшими губами. — Отец ведь ушел искать работу… Он же теперь останется жить с нами…

— Ему трудно найти работу, потому что… Ну, это неважно, — сказала Анни и махнула рукой. — Давай побежим к повороту на шоссе Виерто и остановим автобус.

— Ну, Анни… Тогда нам надо спешить, — взволнованно сказал Лассе и швырнул портфель на лужайку. — Давай сюда руку — и понеслись! Тебе придется бежать сегодня так быстро, как ты еще никогда в жизни не бегала! Вперед, Анни!

Между тем их отец действительно сел в автобус. Он небрежно швырнул рюкзак на багажную полку. Потом уселся поудобнее, вразвалку, откинув голову на спинку кресла. Ему предстоял очень долгий путь. Он смотрел в окно на осенние рощицы и поля, затем увидел реку, на берегах которой когда-то родился. Снова он будет скучать по ней в чужих краях. Еще он увидел две высокие заводские трубы; ни на одну из этих двух фабрик его не приняли, хотя вон на той он проработал почти всю свою жизнь. Несчастья сваливались на него одно за другим и надломили его. Он разуверился в себе.

«Пусть жена и дети идут своим путем, — думал он. — А я пойду своим. Я, наверно, самый никчемный человек на свете. Жена и дети слишком хороши для меня… Нечего их больше мучить…»

Когда автобус приблизился к повороту, с которого был хорошо виден трехэтажный дом на Казарменной горе, он отвернулся. Зачем терзать душу? Зачем думать о тех, кого он решил покинуть навсегда? Но он не смог сдержаться, не смог не взглянуть хоть краешком глаза в ту сторону. Вдоль дороги, которая вела к его бывшему дому, росли кусты и деревья. Дорога была пустынной, только двое ребятишек бежали по ней. Старший, светлоголовый мальчик, бежал резво, как горный козел, и за руку тянул за собой другого ребенка, помладше. Это была маленькая худенькая девочка с рыжими косичками. И хотя девчушка изо всех сил перебирала ногами, она не поспевала за мальчиком, и тогда он тащил ее чуть ли не волоком. Вот девочка споткнулась и упала лицом вниз на глинистую дорогу. Мальчик остановился и отчаянно замахал руками приближавшемуся автобусу.