Аннигиляция

«Интересная собеседница». Анакс всегда приближала свою жестикуляцию, свой голос и словарный запас к тому, какими их хотела видеть цель. Чего эта цель ожидала. Лучший способ вывести подозреваемого начистоту — прикинуться тем, кого он в данный момент больше всего хочет встретить. Анакс Терион постоянно подстраивала свою личность и поведение, чтобы создать ложное чувство близости у любого, кто обладал тем, что ей было нужно. Близость порождает информацию. Ей очень многое удавалось. Но это было самым полезным её талантом. Дреллы произошли от рептилий, но Анакс была настоящим хамелеоном. Микромимика, жесты, тон голоса, акцент, личные истории — всё это менялось ежемиллисекундно в зависимости от цели. Лишь однажды она по-настоящему была собой — с одним человеком, одни сутки, много-много лет назад. И это был не самый приятный опыт, который Терион поклялась себе никогда не повторять.

«Интересная собеседница. Собутыльники во тьме ночной. Получена новая информация. Калибровка».

— Я провела десяток лет, служа самому могущественному члену Святого Первенства, гуляла по дипломатическим тропам от одной планеты к другой, от вечеринки к вечеринке, от банкета до банкета. Одной рукой я училась пользоваться интеллектом, а другой — старым добрым М-6 «Палач». Олеон всегда говорил, что ценит мои навыки общения не меньше, чем стрелковую подготовку. Когда нужно, я могу зажечь. Так что не бойся нудных экранов наблюдения, Борбала Феранк.

— Я не спрашивала, насколько ты умна, негодная ты буржуйка. Я сказала «интересная». На скольких языках ты умеешь материться?

«Калибровка». Анакс Терион залилась смехом, специально разработанным для того, что передать самоуверенность и тёмное дворовое прошлое одновременно.

— А сколько их существует?

Анакс схватила две бутылки хороска и пристроила их рядом с ночником в виде инструметрона. Она положила сверху плюшевого волуса — игрушку, которую юная Райя'Зуфи вас Кила Си'ях решила не брать с собой в криокапсулу. «Когда ты проснёшься, всё будет хорошо, Райя'Зуфи, — думала она. — Ты рассмотришь каждый из шестнадцати слайдов через свой кроганский микроскоп и включишь лампу-инструметрон ночью, чтобы отпугнуть тени, шевелящиеся в темноте. А затем мы с тобой устроим чаепитие в новом мире. Обещаю».

Когда Терион снова запечатывала ящик NN1469P/R, готовя его к долгой доставке и разгрузке, она кое-что заметила. Раньше почему-то не замечала, несмотря на то, что плотно изучала вещи этой семьи. Оно было туго и компактно свёрнуто, но, когда Терион сдвинула упаковку, голубые огоньки засверкали на поверхности предмета, как стёклышки в лучах солнца.

Анакс установила связь с медотсеком.

— Привет, Йоррик, — сказала она, чтобы показать Борбале, что может говорить раскованно, если ей это нравится. — Кварианский костюм на что-нибудь сгодится?

Последовала пауза, а затем:

— С колоссальным облегчением: Да, да, несомненно. С восторженным культурным контекстом: Костюм, костюм, полцарства за иммуннозащитный костюм. С неопределённостью: Только если внутри него нет кварианца.

— Нет, это подростковый костюм, который, скорее всего, ожидает, когда наша юная подруга Райя дорастёт до него, чтобы носить, пока в Андромеде не наладят производство костюмов. Не думаю, что она будет возражать, если мы позаимствуем его.

— С искренней благодарностью: Я возмещу ей все вещи, которые испорчу.

— Медотсек, ожидайте, — сказала дреллка.

Они толкали коробку, полную надежд и кустарного научного оборудования, в грузоподъёмник. Анакс провела рукой по защитному костюму маленькой девочки. Кварианцы на самом деле любили свои скафандры. Для них они были скорее друзьями, чем элементами одежды. Веки Терион сомкнулись, и она снова оказалась на складе в день сдачи багажа, окружённая двадцатью тысячами душ, упаковавших всю свою жизнь в ящики по грудь высотой в надежде открыть их снова в новой жизни.

Она прошептала:

— Маленькая пташка прыгает по стальному полу, в одной руке серые, как туман, мамины пальцы, в другой — плюшевый хранитель, зелёный, как новая жизнь. Песня маленькой пташки течёт по пещере, как падающий во тьму снег:

«Я люблю свою мать за её доброту,

И люблю я отца за его правоту.

Я люблю наш корабль, плывущий сквозь тьму,

И наш дом, за который мы бьёмся, люблю.

Но вот что я люблю, как и утро — рассвет?

Что хранит мою жизнь, коли сил своих нет?

Я люблю мой костюм, и он любит в ответ».