Анакс пожала плечами. Ей было всё равно, где работать. Перед её глазами промелькнул мёртвый взгляд Совал. Глаза, разорванный язык, забитая глотка, покрытая ожерельем нарывов. Она потрясла головой, чтобы отогнать картинку, и уселась в кресло капитана Кетси'Олам. Оно было таким новым, что кожа под ней заскрипела. Борбала опустилась рядом, в кресло первого помощника Сенны. Экран замерцал и заполнился быстро сменяющимися изображениями криопалуб; в углу сияли цифры времени и даты.
— Ты не знаешь, что за язвы на шее Совал Раксиос? — спросила Анакс, когда они просмотрели вековую запись со смирно лежащими замороженными инопланетянами. — Маленькие тёмно-синие образования на её гребнях. Ты видела такое раньше?
«Да что ты знаешь о том, как умирают дреллы?»
— Не могу сказать, что видела. На Кхар'шане есть пара ядов, которые сделают тебе милый гнойный шарф, но не синий. «Материнское молоко» настолько едкое, что разжижает глотку с полглотка. Так что они были бы красными. От «Отрады бедняка» будешь блевать сиреневыми катышками, пока слюна не вскипит и не сваришься в собственных жидкостях. «Последняя шутка» буквально превращает кровь в жидкость для розжига, которая воспламеняется от электрохимической болевой реакции мозга и сжигает тебя изнутри, так что у этих бедняг
Борбала вдруг, похоже, заметила, что Анакс перестала смотреть на экран и изучает её.
— Что? Не я её туда отправила. Это сделал Игнак. О, но
Анакс потрясла головой. Она попыталась представить батарианку в халате художника, держащую в руке палитру с акварелью и рисующую лилии в пруду. Всю жизнь она представляла о людях самое лучшее и самое худшее, на что те были способны. Но не смогла представить это.
— Ничего.
— Что? Я люблю рисовать. Я сложная личность, Анакс Терион. Ты должна попробовать выразить себя в искусстве. Может, это немного расслабит стальной стержень в твоей спине.
Анакс улыбнулась аккуратной улыбкой, предвещающей развязное хвастовство.
— Я стала первым дреллом, победившим в ханарской поэтической дуэли на Ньяхире, чьё имя выжгли огнём на горе Вассла. Я достаточно самовыразилась, Борбала Феранк.
— Боги, звучит ужасно. Только не цитируй, пожалуйста. Не нужно делать это утро ещё хуже.
— Всё ещё не утро, — поправила её Анакс.
Терион перевела взгляд обратно на экран. Команда Полуночников «Зелёные-5» проводила обход через одну сотню и шестьдесят лет после вылета. Она увидела своего друга Осьята, проверяющего приборные панели. Осьят Раксиос. Неужели именно ей придётся рассказать ему о Совал? Они наблюдали, как четыреста семьдесят лет назад команда заканчивала работу и возвращалась в свои криокапсулы.
— Тебе жарко? Здесь становится очень жарко, — пожаловалась Борбала, ослабив кожаные ремни на своём нагруднике. — Я потею, как зверь.
— Мне нормально, — пожала плечами Анакс. Ей нравилась жара. Она была создана жить в палящей пустыне. Вселенная просто… никогда не давала ей такого шанса. Однако на мосту и в самом деле, казалось, стало гораздо жарче, чем когда они пришли.
Счётчик даты в углу снова начал ускоряться, потому что камера не засекала никакого движения, и запись проматывала десятилетия за пару мгновений.
— А
Изображения с камер проносящегося во сне сквозь пространство и время «Кила Си'ях» отражались в змеиных глазах Анакс, как в маленьких экранчиках.
— Возможно, видела.
— Тогда почему бы тебе не притащить свою тощую зелёную задницу в лабораторию и не рассказать им?
— Потому что я могу ошибаться. Надеюсь, что ошибаюсь. Ничего в этой Вселенной я не хочу больше, чем сейчас ошибиться. Потому что если я не ошибаюсь, то должно произойти что-то невообразимо ужасное, чтобы на глотке дрелла появились эти нарывы. Если я не ошибаюсь, это будет последняя лёгкая ночь в моей жизни. Или, по крайней мере, последняя ночь без происшествий. И я провожу её перед голомонитором с батарианской пенсионеркой.