Аномалия

– Я знаю, – ответила она. – Просто у меня голова жутко болит.

У меня тоже болела голова, а ощущение во рту было такое, словно он набит картоном.

– Придется нам самим искать выход. Мы явно влияем на это место, причем негативно. Мы уже потеряли источник чистой воды, не хотелось бы делать еще хуже, так что…

– Но выбора у нас нет, – медленно проговорил Пьер и тоже моргнул, крепко сжимая веки. – Лучше здесь уже не станет. Не знаю, как вы, но я себя чувствую дерьмово: голова трещит и слабость во всем теле. Ничего не делать – это не вариант.

– Именно к этому я и веду, – подхватил я, – нужно действовать, причем быстро.

– Отлично. – Кен решительно поднялся на ноги, и его качнуло. – Ух ты! Даже голова кругом. Так. И какой у нас план?

Я пожал плечами:

– Понятия не имею.

– Жаль, – вздохнул он. – А ведь так хорошо начал. Ладно, подумаем. Мы ведь не все коридоры проверили?

– Осталось еще два, – ответил Пьер.

Он повернулся и указал рукой в направлении двух проемов.

– Ими и займемся в первую очередь. – Кен пристально посмотрел на Джемму. – Как ты, золотце?

Джемма сидела на полу, положив голову на согнутые колени.

– Нормально, – ответила она. – Просто вдруг резко затошнило.

– Нам нужно поесть, – заявила Молли.

Она взяла свой рюкзак, который по умолчанию стал хранилищем наших запасов, и вынула из него аккуратно завернутые в салфетку остатки сэндвича.

– Я знаю, здесь совсем чуть-чуть, но не беречь же еду до самой смерти.

Она развернула каждый кусочек и первый отдала Кену, очевидно бессознательно повинуясь правилам нашей внутренней иерархии. Затем протянула кусочек Пьеру, а свой разломила на две части и одну дала мне.

– Настал мой черед делиться. Не буду скрывать, Нолан: мне жаль, что вчера в приступе галантности ты подарил свой сэндвич Фезер.

– Поверь мне, впредь ни одна оголодавшая женщина не получит от меня ни крошки – разве что через мой хладный труп.

Последний кусочек Молли протянула Джемме, и та взяла его без особого энтузиазма. Хлеб окончательно зачерствел, а сыр по вкусу напоминал пластик. Прожевать и проглотить такое угощение было непросто.

– Восхитительно, – сказал Кен. – Передайте мою благодарность шеф-повару. – И замешкался на секунду, вспомнив, что шеф-поваром был Дилан. – Итак, мы с Молл отправляемся вон в тот коридор, Пьер с Джеммой берут на себя второй.

– А я?

– А ты, Нолан, идешь назад к той круглой каменюке.

– Но зачем?

Кен понизил голос:

– Затем, что я не удивлюсь, если эта психованная курва до сих пор нас подслушивает. И ты с ней побеседуешь. Возможно даже, сумеешь ее разговорить. Ты единственный из нас, Нолан, кого Фезер воспринимает всерьез. Выведи ее на чистую воду. Выясни, какого хрена здесь творится и что нам со всем этим делать.

– Постараюсь.

– Нет, приятель, тебе придется выложиться на полную катушку. – Кен был серьезен, как никогда. – Это должно быть твое лучшее выступление.

Глава 37

Я проводил остальных взглядом, и тут меня осенило: нужно было сказать, чтобы не разделялись, а шли вместе – сэкономили бы батарейки. Однако потом я сообразил, что разницы никакой: коридоров-то все равно два, значит света в любом случае понадобится в два раза больше.

Мой мозг работал заторможено: думать было тяжело, все равно что брести в свинцовых сапогах по болоту, да еще и в густом тумане. Изредка толща этого тумана озарялась вспышками разрозненных мыслей, но они мгновенно гасли. А временами мне вообще казалось, что сознание существует отдельно, а тело – замученный, обезвоженный и вялый организм – отдельно.

Я провел языком по нёбу и зубам. Лучше не стало. Наоборот, возникло ощущение, будто десны раздулись.

Я заставил себя встать, выключил фонарик и заковылял к той, как выразился Кен, круглой каменюке.

Ну и темнота – хоть глаз выколи. И абсолютная тишина. На ощупь добравшись до шара, я сел рядом с ним и прислушался, но услышал лишь свои собственные тихие вдохи и выдохи.

С той стороны не доносилось ни звука. Я, признаться, был уверен, что Фезер уже и след простыл. Что ей тут делать? Все идет по плану, она сама сказала, так что можно возвращаться к сообщникам. Если, конечно, таковые у нее вообще имеются.

Я долго молчал, а потом все-таки произнес:

– Нас всегда убивает неопределенность. – Голос был странный, словно бы и не мой – какой-то вымученный и одинокий, такой обычно звучит в голове ночью, когда лежишь без сна и пялишься в потолок, снова и снова пережевывая ошибки прошлого. – Это гораздо хуже, чем пустые надежды. В надежде нет ничего разрушительного. Но вот неопределенность… это яд для души. Она обезоруживает, лишает возможности делать выбор… Фезер, с какой стати я вообще тебе это говорю?

Тишина.

Я не знал, как Кен представлял себе мою беседу с Фезер, но решил, что стоит попробовать хотя бы просто высказать мысли вслух. Раньше я всегда так делал: расхаживал из угла в угол по нашему с Кристи кабинету, или наматывал мили вдоль побережья, или бродил по окрестностям Санта-Моники и Венис-Бич и громко разговаривал сам с собой, надеясь таким образом выманить на свет божий новый сценарий, облечь зародыши мыслей в готовые фразы, чьи-то реплики.