– Она как аксолотли во время засухи, мам, помнишь аксолотлей, мы их видели, так вот, она точно так же впала в спячку и ждала сезона дождей.
– Охренеть, – повторяет Кларк. – Никогда ничего подобного не видел, эта блядская лягушка сдохла на сто процентов, мертвее не бывает, а теперь, ишь ты, дрыгается, как похотливая сучка. Охренеть.
– Кларк, пожалуйста, не употребляй такие слова при детях, – просит Эйприл.
– Я дома, блядь, и говорю, что хочу! Я, по-вашему, годен только на то, чтобы платить за квартиру и пасть смертью храбрых в этом мудацком Афгане? Задолбало, Эйприл, задолбало, слышишь?
Эйприл опускает глаза, София и Лиам застывают на месте. Воздух сгущается вокруг разъяренного Кларка.
Кларк сжимает кулаки, замыкается в себе, а то еще немного – и он тут все разгромит. Черт, в Афгане его раз десять чуть не замочили, и вот она, благодарность. Десять раз, а то и больше, да. Всем тогда было на них плевать, а что, расходный материал, они ж не сыночки политиков, как те говнюки, которые еще во время Вьетнама отсиживались в Нацгвардии. В прошлом году, ладно, в их полку заменили “хамви”, эти гробы на колесах, на “ошкоши”, массивные вездеходы, такие крутые
За две недели до воскрешения лягушки Бетти, по пути с авиабазы Баграм в Кабул, их “ошкош” обстреляли, и, судя по звуку, из пулемета “Застава
Пока сержант Джек хлопотал вокруг Томпсона, который харкал кровью, Кларк рванулся к пулемету и ну палить по тому месту, откуда, как ему показалось, по ним вдарили. Матерясь на чем свет стоит, он выпустил сотни пуль по двум жалким лачугам из заскорузлой глины на лысом холме, и лачуги разлетелись вдребезги.
“Ошкош” на полной скорости развернулся в сторону Баграма, где их уже ждали в операционной. Лазарет был переполнен: накануне тамошний уборщик, один из афганских подсобных рабочих, нацепив пояс шахида, взорвался возле столовой с криками “Аллах акбар!”, двое убитых, десять раненых, а все потому, что ходили слухи, будто пьяные солдаты, выжрав с десяток бутылок “Бада”, отлили прямо на кораны.
Может быть, так оно и было на самом деле: в Гуантанамо ведь бросали в камеры куски ветчины. Любая сволочь всегда сумеет прикрыться патриотизмом. Как бы то ни было, по приезде им не пришлось искать свободную койку для Томпсона, к тому моменту он уже загнулся, и в кабине все было склизким от крови. И тут уж сколько ни обливай Томпсона водой, им бы не удалось его оживить. Так что извиняйте, Кларку вообще насрать, какие он произносит слова при детях, “телка” там или “похотливая сучка”, рано или поздно им придется узнать, в каком паршивом мире они живут.
– Устал я от вашей херни, – говорит Кларк. – Давай, Эйприл, езжай за покупками и мелкого с собой прихвати. Лиам, завязывай со своей говенной видеоигрой, поможешь матери сумки тащить. София, иди сюда, засунем твою лягушку обратно в аквариум.
София смотрит, как мать молча берет ключи от машины и хватает за руку что-то бурчащего Лиама, а сама поднимается наверх вслед за отцом, который несет в тарелке живую и невредимую Бетти.
В аквариуме стоит маленькая Эйфелева башня, приклеенная к камню, потому что четыре месяца назад, на годовщину свадьбы, Клефманы ездили в Париж, Франция. Они сняли двухкомнатную квартиру в Бельвилле, и дети спали на раскладном диване в гостиной. Они посетили Нотр-Дам, Триумфальную арку, прошлись по Монмартру и Елисейским Полям. Но София еще упросила их пойти посмотреть на “земноводных”. Эйприл сдалась и повела дочь в Ботанический сад, где она впервые увидела аксолотля, удивительное существо, способное регенерировать себе глаз или даже часть мозга.