Аномалия

По-польски старший агент говорил отвратительно и сам чувствовал это. Его шипящие звуки, которыми польский язык так богат, сливались в один звук, и это походило на шипение змеи. Не хватало только погремушки, чтобы звук соответствовал звукам, которые издает разъяренная гремучая змея. Впрочем, кажется, в Польше гремучие змеи не водятся. Это, однако, старшего агента мало утешало. По крайней мере, он старался показать, что его это мало утешает. Следователь, человек пожилой, идеально, до розового сияния лысый, выглядел усталым и инертным и виновато смотрел красными глазками-бусинками на Джонса.

– Международный скандал… – сказал он сквозь вздох. – Хорошо еще, газетчиков не понаехало. А то они раздули бы невесть что. Если приедут, попрошу вас ничего им не объяснять. И вообще не говорить о похищении.

– А что мне говорить своему руководству? – спросил Джонс. – Руководству я вынужден буду сказать правду. Готовьтесь к тому, чтобы выслушать официальное заявление Госдепартамента. Можете напрямую позвонить своему министру иностранных дел, чтобы он был в курсе.

– Помощник воеводского военного прокурора уже звонил главному военному прокурору. Тот доложит по инстанции, – слегка заискивая, объяснил следователь. – Что вы мне расскажете? Мне уже сказали, что у профессора был приступ астмы…

– Не астмы, а язвы. Открылась старая язва. Майор Пфайфер предположил, что произошло прободение, и повез Кошарски в Краков к знакомому врачу, – с утрированным раздражением поправил Джонс. – Не предполагал, что в стране, которая так яростно рвется в союзники Соединенным Штатам, его ждет пуля. Причем полученная в абсолютно мирной ситуации.

Джон Джонс остановился в шаге от дорожного откоса, под которым лежало тело майора Пфайфера, посмотрел на уже бывшего офицера с медицинским образованием и вздохнул совсем неподдельно. Ему действительно было жалко майора. Джонсу всегда было жалко людей, которые отрабатывают тему, сами не зная того, и не могут понять, за что гибнут. Легко погибнуть за идею, за работу в конце концов, которую стремишься выполнить так, как хочешь и как привык ее выполнять. Но погибнуть вот так нелепо – себе Джонс такой участи не желал.

– Но нападавшие знали, что майор Пфайфер повез профессора Кошарски, и именно потому оказались в нужный момент в нужном месте, – сказал следователь. – И получается, что кто-то с вашей базы предупредил их. Причем готовились они наверняка заранее. Похищения никогда, как показывает практика, не совершаются спонтанно. Похитители всегда знают, кого и с какой целью они похищают. Если профессор Кошарски такой ценный человек, я думаю – надеюсь, по крайней мере, – что вскоре кто-то получит предложение о выкупе. Это было бы для нас лучшим вариантом.

– Боюсь, что ваша практическая статистика вас подводит, и профессор Кошарски случайно попал в поле зрения похитителей. Мы с ним прилетели только сегодня ночью. Откуда похитители могли знать, что он прилетел? Откуда они могли знать, что у него открылась язва? Я больше склонен подозревать, что здесь была проведена акция просто против американских военных. Есть же у вас силы, которые протестуют против нашего присутствия. В каждой стране, где стоят американские войска, такие силы есть. И они всегда готовы на провокации. Вот и здесь произошло что-то подобное.

Старший агент не сразу понял, что начал противоречить сказанному недавно. Но следователь имел логический склад ума и этого не упустил:

– То есть вы уже не настаиваете на том, что Кошарски похитили из-за тех знаний, что хранятся у него в голове?

– Не знаю я, не знаю, – раздраженно ответил старший агент, осознав свой промах. – Я не сыщик. Это ваше дело – узнать, кто похитил и с какой целью. И найти человека, который навел похитителей на Кошарски, если это имело место. Вы сыщик, вы и ищите…

Следователь опять вздохнул и снова посмотрел виновато. Он боялся, когда на него сердятся, и всегда старался избегать таких ситуаций.

– Будем искать, – пообещал сдержанно. – И хорошо бы… Как бы это сказать… Хорошо бы не подключать на некоторое время высшие инстанции. Делу это не поможет, но помех создаст множество и нервотрепка будет основательная. Я бы попросил вас хотя бы до вечера не сообщать своему руководству о случившемся. Просто скажите, что не было связи.

– Хорошо. Даю вам время до 20 часов по местному времени, – пообещал Джон Джонс, а сам подумал, что передаст сообщение немедленно, как только освободится. – 20 часов у вас – у нас это начало рабочего дня. Если будут какие-то версии или хотя бы минимальный след, попрошу сообщить мне сразу.

– Договорились…

* * *