Аноним

Фрэнк застал наставника в его же комнате позже, когда Джерард торопливо одевался для поездки. Уже готовый, причёсанный, гладко выбритый и пахнущий свежестью, Фрэнк закрыл дверь своей спиной и щёлкнул замком, провернув ключ. Он буквально запер их наедине, и Джерард, волей-неволей отвлекаясь от завязывания шейного платка у зеркала, повернул к нему голову и оперся руками о комод.

Фрэнк шёл к нему, не отрывая взгляда, словно кот, гипнотизирующий понравившуюся жертву-птаху: медленно, бесшумно и очень напряжённо. Он словно боялся, что Джерард растает, изойдёт туманом, мороком, и окажется, что Фрэнк один в его покоях. Он боялся до дрожи, и хоть никогда не озвучивал своих страхов, всё, что он страшился потерять — находилось перед ним сейчас и было для него поистине всем. Всеми радостями и печалями, безграничной болью и наслаждением. Он чувствовал свою обжигающую любовь к Джерарду так сильно, что она превращала его нутро в пепел, а кровь заставляла горячеть и всё быстрее бегать по венам. Никогда, ни за что на свете он не согласился бы потерять то, что стало его смыслом, его сутью. Он подошёл к Джерарду очень близко и некоторое время просто смотрел в его глаза, что затягивали, подобно болотной трясине.

Наконец, Фрэнк не выдержал, и, за мгновение сокращая расстояние между ними, запустил свою ладонь по шее и щеке Джерарда. Хозяина этого дома, своего наставника, который, словно уставший уличный кот, подался на тепло его ладони всем лицом, телом, прикрыв глаза. Фрэнк не мог долго терпеть этого, потянулся вперёд, жадно пробуя пересохшие губы Джерарда, сминая другой рукой недозавязанный шейный платок. Он впился в его приоткрытый рот, затягивая в поцелуй, словно доказывая им обоим, что они живы. Еле слышный стон просочился из глубины горла Джерарда, и Фрэнк обомлел, понимая, что глаза под его ресницами становятся непозволительно влажными.

Джерард принимал его чувства открыто и увлечённо, он позволял ему всё, чего бы тот ни захотел, и это сводило Фрэнка с ума. Ведь совсем недавно, недавно настолько, что болело сердце, наставник и не смотрел на него как-то иначе, как на своего ученика и помощника. А сейчас, едва Джерард прохладными пальцами пробрался под его жакет и притянул Фрэнка к себе за поясницу, словно показывая, что ему более, чем не всё равно, Фрэнк удовлетворённо отстранился, соединяя их лбы: свой, пылающий и обжигающе-горячий, и прохладный — Джерарда. Он часто и поверхностно дышал, разглаживая большим пальцем едва заметные паутинки морщинок возле любимых поалевших губ, и Джерард не смел противиться этому. Его кожа, невозможно нежная, казалась Фрэнку тонкой и бледной. Фрэнк мечтал покрыть поцелуями её всю, лишь бы вернуть здоровый розоватый оттенок и былое внутреннее свечение. Наставник искренне любил его в ответ, и хотя слишком вымотался эмоционально за последние дни, поблёк от груза переживаний, он всё же не отдалялся от него совсем.

— Мальчик мой? — негромко проговорил Джерард, когда молчание затянулось, а им нужно было ехать.

— Прошу вас только об одном, — прошептал Фрэнк, едва смог совладать с языком. — Никогда… Слышите меня? Никогда не решайте больше ничего за моей спиной. Я молю вас, Джерард… Я не вынесу этого. Я никогда не буду мешать вашим планам или решениям, я поддержу вас в любом начинании. Но в ответ прошу вас — всё, что бы вы ни задумали, делайте вместе со мной. Я сойду с ума, если останусь один снова. Доверьтесь мне, Джерард. Только рядом с вами я силён и способен на что угодно. Не оставляйте меня больше, не делайте мне больно…

Ответом ему послужила цепкая хватка пальцев на затылке и короткие, безумно нежные касания губами — губ, щёк, прикрытых век и кончика носа. Джерард словно извинялся и принимал его просьбу, и Фрэнку хватило этого. Более того, он считал, что такой ответ лучше слов. Честнее слов.

— Прости меня, душа моя, — прошептал Джерард, вглядываясь в глаза Фрэнка, словно стараясь увидеть что-то в тенях под его ресницами. — Прости меня… Но сейчас мне нужно закончить с одеждой и спуститься вниз. Мы должны ехать, иначе опоздаем к Шарлотте.

— Я помогу вам, — едва заметно улыбнулся Фрэнк.

****

Экипаж подъезжал к поместью баронессы, когда начинало смеркаться. В сумерках, когда небо ещё слишком светлое, но уже набирающее в себя всё больше розовых и бордовых закатных тонов, громко тренькали цикады и начинали свой концерт сверчки. Вечер казался очень умиротворённым, если бы не беготня на первом этаже, мелькавшая тенями в отсветах окон. Гостей не встретили, но те и не рассчитывали на встречу — обитателей поместья можно было понять. До отъезда оставались считанные часы, а они, как известно, самые суетливые и заполненные сборами.

Всю дорогу Джерард снова и снова вспоминал их последний случившийся перед самым отъездом разговор с Луизой. Когда он, одетый с помощью Фрэнка и пьяный и разгорячённый от его рук и поцелуев, зашёл в её покои, девочка сидела посреди просторной комнаты на заправленной кровати под балдахином и выглядела не иначе, как забытая в спешке, ненужная никому кукла.