Недоверчиво качая головой, я щелкаю ее по носику-пуговке и крепче прижимаю к себе. Ее темная жилка невелика и невинна, но это одна из самых сексуальных черт в ней.
— Не для тебя. Какое-то время ты будешь отсиживаться здесь, окруженная охраной.
Что-то мелькает в ее глазах. Что-то среднее между разочарованием и сожалением.
— Рори, посмотри на меня, — я не оставляю ей выбора, запуская пальцы в ее волосы и прижимая ладони к ее щекам. — Я не Альберто. На самом деле ты не моя пленница, но ты моя девушка. Мне нужно оберегать тебя, но я сделаю все, что в моих силах, чтобы подарить тебе весь мир, — я провожу большим пальцем по ее пухлой нижней губе. — До тех пор, весь мир будет умещается в стенах этого дома. Хорошо?
Она кивает и вырывается из моей хватки и проводит губами по изгибу моей шеи. Я стону в ее волосы, сжимая их на затылке.
— Не дразни меня, малышка. У меня нет времени.
Она застывает у моего воротника.
— Почему? Куда ты направляешься?
— У меня встреча с Габом и Рафом.
— Могу я…?
— Выкладывай, Рори.
Она убирает локон с лица и нервно смотрит на меня.
— Могу я пригласить подругу в гости?
Мой взгляд темнеет.
— Какую?
— Тейси.
— Девушку татуировщицу?
Она кивает, и я секунду обдумываю это.
— Дай Габу список своей друзей, и он проверит их, а потом они смогут приходить и уходить, когда им заблагорассудится. Но да, она может прийти.
— Спасибо, — выдыхает она, светясь так, что мне хочется дать ей все, о чем она, черт возьми, когда-либо попросит. Я все равно знаю, что сделаю это. — Могу я воспользоваться твоим телефоном?
Мои глаза сужаются.
— А где твой?
— У меня одноразовый телефон, который дал мне Альберто.
— Я принесу тебе твой собственный и все остальное, что тебе понадобится. Составь список.
Она улыбается, сжимая в руке мой айфон.
— Списки, списки, списки. Ты действительно бизнесмен, не так ли?
Я со свистом выдыхаю и тереблю ткань ее свитера. Ее глаза расширяются, когда я внезапно поднимаюсь на ноги, разворачиваю ее и прижимаю между своих бедер и столом, прежде чем запустить руку в ее волосы и наклонить ее.
Мой ремень с громким хлопком расстегивается на брюках.
— Я покажу тебе, кто я такой, детка.
Так было написано в печенье с предсказанием. В том, что я купил у девченки в Китайском квартале Сан-Франциско. В нем было точно такое же предсказание, как в том, что убедило мою маму переехать сюда много лет назад.
Конечно, все они сделаны на одних и тех же фабриках, и это скорее совпадение, чем судьба. Но это привело меня к Рори, и мне нравится думать, что моя мама имела к этому какое-то отношение.
Я стою на краю обрыва, теребя пачку сигарет в кармане брюк. До меня вдруг доходит, что я не курил с тех пор, как привез Рори домой. Думаю, теперь, когда я знаю, что она в безопасности, я не испытывал такого стресса.
Угольно-черные облака низко висят в небе, воздух потрескивает в предвкушении. Ветер доносит знакомое урчание спортивного автомобиля, и несколько мгновений спустя плечо Рафа касается моего.
Его слова сопровождаются щелчком подбрасываемых в руках игральных костей.
— Теперь это всё твое, брат.
Я издаю смешок, проследив за его взглядом, устремленным на город внизу.
— Не-а. Я буду заниматься портом. Всё остальное в твоём распоряжении.
— Ты не представляешь, как долго я ждал, когда ты это скажешь.
Но я знаю. Несмотря на то, что Раф был одним из самых влиятельных людей на Западном побережье, у которого под рукой был весь Вегас, у него всегда была странная одержимость Дьявольской Ямой во всем его мрачном великолепии. Он очень привязан к семье, к дому. Я всегда знал, что он в мгновение ока вернется на Побережье. И, как ни странно, под моей грудной клеткой бурлит темное возбуждение. В кои-то веки я смотрю на Дьявольскую Яму сверху вниз, и у меня нет желания сжечь его дотла.
Может быть, энтузиазм Рафа передается и мне, а может быть, это потому что в городе теперь есть что-то,
Но я не могу начинать это с секретов.
Я оглядываюсь на дорогу и, когда вижу, что Harley Габа все ещё не подъехал, делаю три шага к могиле наших родителей. Раф присоединяется ко мне.
— Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Нет, не нужно.
— Нет, я скажу…
— Нет, — голос Рафа резкий и холодный, как сосулька, заставляя меня посмотреть на него. Его взгляд прикован к могиле. — Я уже знаю. Я знаю, что маму убили, и я знаю, что ты убил отца.
У меня в животе поселяется неприятное чувство.
— Как?
— Потому что в ту ночь, когда ты убил его, ты позвонил Анонимным грешникам.