— Для меня большая честь видеть тебя снова в городе, малыш, — говорит мужчина, стаскивая с головы шапку и прижимая её к груди. — Твой отец был великим человеком.
Я мог бы также сказать ему, что мой отец не был великим человеком.
Но я этого не делаю. Ссориться с местными жителями всегда было ниже моего достоинства, и это не причина моего визита.
Девушка из бара приносит пыльную бутылку, извлеченную из глубины кладовки, наливает коричневую жидкость в стакан и ставит бокал на трехногий столик передо мной.
Она бросает взгляд на мои Rolex.
— Если ты искал Бухту Дьявола, то ты на два перекрестка раньше съехал с шоссе.
— Рэн, — шипит мужчина в шапочке, — это сын Алонсо Висконти.
Мой взгляд не отрывается от огня. Мне это и не нужно, потому что мне слышно, как жужжат шестеренки в её мозгу. Она бормочет ругательство, за которым следует невнятное извинение, затем убегает обратно в безопасное место бара.
Я поворачиваюсь обратно к мужчине, который зашипел. Теперь рядом с его недопитым пивом стоит большой бокал виски производства Висконти. С мерзкой ухмылкой на лице я поднимаю свой бокал за него, затем делаю большой глоток.
Он больше не хмурится.
И он, и этот ублюдок с глазами оленёнка, который расхваливал моего отца. Они представляют всё население Дьявольской Ямы. Вы либо любили, либо ненавидели моего отца, и в тех редких случаях, когда вы были беспристрастны, вы всё равно чертовски хорошо знали, кто он такой.
Он и два его брата были первым поколением сицилийской Коза Ностры, пересекшим Атлантику. Нью-Йорк был перенаселен, а в Бостоне преобладали ирландцы, поэтому они путешествовали вверх и на запад, пока не нашли изолированное Побережье Дьявола. На нем не было ничего, кроме трех дерьмовых городков, протянувшихся вдоль него. Они тянули соломинку, чтобы решить, кому достанется какая территория, и моему отцу досталась Дьявольская Яма, по-видимому, худшая из всей территории. Воды были более неспокойными, утесы — более каменистыми, а люди — более…
Никто не причаливает в Дьявольском Яме без крайней необходимости. Волны безжалостны, а утес изгибается, обнимая причал, делая его невидимым для прибывающих судов, которым там делать нечего. Он маленький, невзрачный и не привлекает внимания местных властей. Кроме того, здесь есть легкие торговые пути вдоль Западного побережья, а также в Канаду и даже в Россию.
Поверх края своего бокала я изучаю двух мужчин. У одного глаза блестят от ностальгии, другой рычит в дно своего пива. Без сомнения, один извлек выгоду из правления моего отца, в то время как другой жил в страхе перед ним.
Другими словами, у одного был секрет посерьезнее, чем у другого.
Позади меня распахивается дверь, и вместе с обжигающим холодом в комнату врывается голос Данте.
— Ты рано, Порочный.
Я закатываю глаза, услышав это прозвище, ставлю свой бокал на стол и машу в сторону бара, чтобы принесли ещё. Мне это понадобится. Но затем другой голос немного расслабляет меня.
— Я нашел.
— Нашел что? — Данте хмыкает.
— Самое унылое место на земле. Держу пари, что даже тараканы разбежались кто куда.
Мои губы кривятся при звуке дерзкого голоса Тора. Я оборачиваюсь и вижу, как он подходит к стойке и ударяет по ней кулаком.
—
Барменша появляется из задней комнаты, сжимая в руке бутылку
— О, смотрите, это Добрая Самаритянка5
.— У меня есть имя, знаешь ли.
— Да, да, просто дай это, — ворчит Тор, бросаясь к ней и выхватывая бутылку.
— Э-э, ладно. Эм, что-нибудь ещё?
— Да, прививку от столбняка.
Я качаю головой, слегка увлеченный происходящим.
— Его нельзя никуда с собой брать.
Я не заметил, как Данте опустился в кресло напротив. Он откидывается назад, разглядывая меня. Как всегда, его натянутая улыбка не касается глаз.
Как и его отец, он олицетворяет всё, что я ненавижу в том, что связано с именем Висконти. Коза Ностра течет по его венам, как отвратительный вирус, и одевается он так, словно только что сошел со съемочной площадки фильма Марлона Брандо.
Тор неторопливо подходит и ставит бутылку на стол между нами.