Антарктида

Поговорив немного с китайскими коллегами на английском (сквозь китайский акцент непросто понять значение английских слов), я, разочарованный своим знанием языка, ушел спать. По дороге меня поймал начальник станции и торжественно объявил, что завтра я должен слетать на «Дружную-4». Дело в том, что помимо основных станций, в Антарктиде есть целая сеть полевых баз. «Дружная-4» как раз и являлась одной из них.

«Ну, хотя бы на вертолете полетаю», – с этой мыслью я и уснул.

На утро я, сонный, в самом скверном расположении духа, выглянул в окно. О чудо! Пингвин! Его черная спинка и беленький животик быстро и неуклюже перемещались по камням метрах в 120 от кампуса. Стая мужиков в черных куртках бежала следом за ним. Я оделся на скорую руку, схватил фотоаппарат и выскочил на улицу. Примкнув к стае воодушевленных полярников, я тоже стал восторженно разглядывать пингвина, которому было явно некомфортно бежать по оазису.

– Пингвина руками не трогать! – прокричал главный зоолог станции, Владимир Чайкин.

Мне показалось, что пингвин был шокирован от такого количества внимания и шума. Он стал гоготать, на что получил логичный вопрос: «Зачем ругаешься, Вася?».

Через некоторое время интерес к пингвину остыл, и полярники отправились на завтрак. А я получил уникальную возможность сфотографировать животное. И еще полчаса проползал на животе перед пингвином в поисках удачного кадра.

Мне повезло, Вася был в хорошем настроении. Он с удовольствием махал крыльями и гоготал. Белые, с большими черными зрачками глазки внимательно осматривали меня. Его белое пузико приятно отражало солнечный свет. Уже неторопливо, но по-прежнему неуклюже перебирая оранжевыми лапками, пингвин добрался до места, покрытого снегом, лег на живот и покатился в сторону океана.

Во время фотоохоты я совсем не заметил, что руки мои замерзли без перчаток, а куртка была вся мокрая. На завтрак я не успел, и почти сразу отправился вертолетом на «Дружную» в самом прекрасном расположении духа.

Как оказалось, на «Дружной» жили в основном геологи, еще геологи и их друзья-геологи. Однако большое скопление геологов обоснованно. В недрах Антарктиды находится множество полезных ископаемых. Ученые ведут исследование древнейших континентальных морен, осадков на дне антарктических вод.

Садясь в вертолет, я вдруг вспомнил, что не написал сообщение Юле о прибытии. Она, наверное, волнуется. От моего хорошего настроения осталась лишь яркая картинка пингвина в моей голове. Я понял, что жутко скучал по ней все это время. Даже когда ползал за пингвином. Особенно когда ползал за пингвином.

Вечером я уже был в своей комнате на «Прогрессе» и собирался написать Юле. Я уже открыл ноутбук, налил чаю, размял пальцы и взглянул в окно, чтобы собраться с мыслями. Начиналась метель. Вихри снега кружили у берегов. Небо стало серым. Кто-то поспешно собирал установки и вещи, оставленные на улице. Я был рад, что нахожусь в своем теплом уголочке.

«Я собираюсь писать емайл. Что дальше? Аська? Телеграф? Голубь?» – за окном птица отчаянно махала крыльями, но сдвинуться с места у нее не получалась. «Нет, голубь не долетит», – я начал письмо.

Вдруг раздался громкий стук. Рубахин открыл дверь и вошел.

– Ну что, как ты? Как поездка? – озабоченно спросил он и уселся на мою кровать.

–Нормально, – устало выговорил я. – На Дружной одни геологи сидят. Я, конечно, их послушал и даже что-то понял, но я не особо этим интересуюсь.

–Как это ты не интересуешься? – его лицо вытянулось от изумления, – А ты вообще кто? Геолог или так, журналист из бесплатной газеты?

– Я гидрогеолог. Гидро значит жидкость. А мне все про песок какой-то рассказывали. Ну, хоть покормили, спасибо и на этом, – я активно размахивал руками.

– Погоди, нам говорили, что геолог приедет. Ну-ка пошли к начальству!

Я бросил письмо на половине слова.

Как оказалось, с моими документами произошла какая-то путаница. В чем ее причина, я так и не понял.

На следующее утро, за завтраком, Поляков мне торжественно объявил, что на «Прогрессе» делать мне абсолютно нечего. Понимая, к чему ведет такой разговор, я всеми силами пытался переубедить начальника станции, но он был непреклонен и отчасти прав. Было решено отправить меня на «Восток», полярную станцию в глубине материка. Услышав это, я приуныл.

– Да не вешай нос, дружище! – подбадривал меня Рубахин. – Там не так уж и плохо. Ну, немного холодно.

Я усмехнулся. «Ага, немного холодно», – передразнивал я Рубахина в своей голове, – «-57 градусов, это еще в лучшем случае».

Рубахин, кажется, угадал мои мысли.

– Зато там есть женщина! – он поднял указательный палец вверх и многозначительно на меня посмотрел.

Тут я понял, что на «Прогрессе» не было ни одной женщины.

Через несколько дней, когда метель совсем стихла, я отправился с некоторыми другими полярниками на «Восток». Там я должен был провести две недели. Казалось бы, срок крайне малый, учитывая, что людям требуется время, чтобы адаптироваться, но полярные медики решили не рисковать. Однако никто не мог дать мне никаких гарантий.