Потом стихло. Непрухин повернулся спиной к ветру и закурил. Женька злобно ругался. Пришлось прикрикнуть на него, чтобы, во-первых, замолк в тряпочку, а во-вторых, не топтался вблизи трещины.
Положение — не позавидуешь. Докурив сигарету до пальцев, Непрухин обмозговал ситуацию со всех сторон. Ему, конечно, обратного пути нет, и шансы его хреновые. А Женьку надо отправить назад. Зачем пропадать вдвоем, если можно одному?
Женька не ушел. И в душе Непрухин был благодарен ему за выбор.
— Все равно трактор пришлось бы бросить, — сказал он то, во что ему сейчас хотелось верить. — У нас запасных пальцев к гусеницам было всего три штуки. На таком запасе по Антарктиде далеко не укатишь.
— У нас же ни одного не лопнуло и не выпало, — возразил Женька.
— Потому что теплынь, — противореча сам себе, возразил Непрухин. — Когда поезд идет по куполу при минус шестидесяти, пальцы только так летят и трансмиссия тоже. Сейчас-то благодать: мы почти на экваторе, хоть и на километровой высоте. Градусов двадцать всего ниже нуля…
— Ну и не замерзнем, — подытожил Женька.
— Ага… Знаешь, однажды американцы катали большую группу туристов на самолете в районе Эребуса. Уж не знаю, что случилось с тем «Боингом», только он аварийно сел, можно сказать — свалился. Почти никто не погиб при посадке, зато раненых было предостаточно. С Мак-Мёрдо и Скотт-Бейса, разумеется, выслали спасателей, да что толку? Все до единого пассажиры превратились в мерзлые сосульки спустя какой-нибудь час после аварии. Спасатели прибыли гораздо позже.
— Мы не ранены. И потом, во что были одеты те туристы? Небось в шортики-маечки?
— И в каэшках люди замерзали за милую душу…
— А ты, я гляжу, оптимист, — фыркнул Женька. — На тракторе без кабины ехал — замерз, да? Озяб, но не замерз же! Ну и все! Будем двигаться — будем жить. Веди. А скажешь еще раз, что я зря увязался, — дам в морду, понял?
— Ты — мне? — удивился Непрухин.
— Тебе, хоть ты и мэр. Мэров я еще ни разу не бил, мне это даже интересно… Куда идти-то?
Идти пока предстояло туда же — на восток и в гору. До поворота на юг оставалось пройти еще километров пятнадцать-двадцать.
— Держись за мной.
«Снилась мне такая ерунда, какую не встретишь и в помеси мыльной оперы с ужастиком, а только покидать эту кошмарную бодягу все равно не хотелось ни в какую. Почему-то я твердо знал: наяву будет еще хуже.
А потом я услышал:
— Просыпается.
Глагол этот поверг меня в отчаяние. Я не хотел туда, в явь. Там было слишком страшно, чтобы я мог это выдержать. Там жил ужас.
И все же я неумолимо вываливался туда. Цеплялся, напрягая все силы, боролся, — но соскальзывал.
Открыл глаза — все как в тумане. Ни людей, ни предметов — одни силуэты, да и те нерезкие, вроде как сквозь мутное стекло и вдобавок не в фокусе. Руки-ноги бесчувственные и неподъемные, словно деревянные протезы. Пошевелиться — проблема. И голова тупая-тупая…
Наверное, тоже протез. Притом дефектный: с головокружением и мигренью.
— Гена, с тобой все олл райт? Как ты себя чувствуешь?
Это был Ерема Шеклтон. А с ним и вся наша гоп-команда: Кацуки, Чаттопадхъяйя, Коган…
Обрадовался я лишь на один миг. А потом, припомнив все, что со мной было, впал в такое отчаяние, что хоть вой, хоть стреляйся.
— Все в порядке, Гена. Все теперь будет хорошо…
Хорошо?.. Они что, издеваются надо мною?
Вряд ли. Жалеют, наверное. Не понимают, что это для меня еще хуже.
— Где я?
— В Альпах, Гена. Уютный домик в долине. Да ты уже бывал в нем…
Что-то не припоминаю. Когда? Зачем? А, ну да, верно. Бывал. Беседовал с гейдельбергским человеком, как бишь его… Стар Трек? Ван Стар? Нет, ван Трек, точно.
— Ван Трек тоже здесь?
— Никого тут нет, одни мы, Гена, — заворковал Моисей Соломонович. — Был доктор, сделал вам укол и уехал. Сказал, что с вами таки все будет в ажуре…
— А почему я здесь? Меня укололи, я заснул…
— Вас собирались тайно вывезти в Италию на военную базу США. Мы таки очень даже не собирались смотреть на это сложа руки.
— Пришлось привлечь э-э… платных статистов, — неизвестно над чем засмеялся Шеклтон.
Им всем было весело. Одному мне было гадко, потому что я все вспомнил. Ужас. Позор. И тоска такая, что самые необходимые предметы — веревка, мыло и табурет.
— Моисей Соломонович, — сказал я, отведя взгляд, чтобы никого не видеть. — Ребята… Я им все сказал…
— Об чем? Об Антарктиде?
— Да.
— И о секретном геофизическом оружии?
— Да. — Я с трудом сдерживался, чтобы не зарыдать в голос.
Все замолчали, а Коган сразу засуетился, захлопотал вокруг меня, дружески похлопывая по плечу ладошкой и приговаривая:
— Вы себе успокойтесь, успокойтесь, Гена. Мы все знаем. Все хорошо, все так и должно быть…
— Как еще — так?
— Разве мы похожи на идиотов? Разве мы не понимаем, что такое форсированные методы допроса? — Когана аж передернуло. — Разве ничего не слыхали о «наркотиках правды»? Вы себе зря волнуетесь, Гена. Мы знали, что из вас таки вытрясут все, что им надо. А вы не знали и знать не могли, что они заставляют вас говорить то, что НАМ надо…