Антери, сын Лапландии

— От этого искусственного озера не одна только выгода получилась, — сказал Матти-Олень.

— Да. Вот и мы лишились дома…

— То-то и оно. Возможно, от этих хлопот по постройке водохранилища и есть польза, и немалая, и о них не забывают говорить. А об ущербе умалчивают, хотя, наверное, и знали заранее… Ну, продолжай!

— Так вот, мы пришли в Тинкимаа, оттуда к холму Липкаваара, а потом к холму Пахтаваара. На Пахтаваара мы спустили Сепи с поводка, и она начала искать птиц. Так мы шли к реке Луйройоки, пока путь нам не преградил залив водохранилища, который тянется вдоль русла Луйройоки. День уже подходил к концу, и надо было искать место для ночлега.

— А вам не следовало навестить дедушку? — спросил Матти-Олень. — Разве его хижина не стоит на холме Пахтаваара, а раз так, зачем вы пошли искать сосну для костра? Неужели вы бы не поместились в его хижине?

— Хижины дедушки там не было, я не видал ее, — сказал Антери. — Мы с отцом думали, что не увидимся с дедушкой, ведь назавтра надо было отправляться в обратный путь. Отцу надо было в понедельник на работу, а мне в школу. Но все вышло иначе.

— Это становится интересным, — сказал Матти-Олень. — Так, значит, вы не поспели домой к понедельнику и тебе пришлось сидеть после уроков, а отца уволили с работы?

— А вот и нет! — сказал Антери. Его забавляло воодушевление и ошибочные выводы Матти-Оленя. — Мы и дедушку повидали и как раз вовремя поспели домой.

— Ну как же это возможно? — удивился старый оленевод. — Мне ведомы те концы, и я знаю, что так просто оттуда не уйдешь. Давай рассказывай дальше!

Антери выдержал долгую паузу и попросил еще немного кофе и, если можно, маленький бутерброд. Матти-Олень поспешил выполнить его просьбу, а затем снова уселся слушать.

— Ну так как же?

— Да что там, — сказал Антери. — Мы свалили сосну и стали на ночлег. Только мы начали готовить ужин, как вдруг появился дедушка и сказал, что, если мы хотим, можно сварить настоящую уху на всех троих.

— Уху?

— Ну да. У дедушки было сколько угодно рыбы. Большие щуки, жирные сиги, язи и форели с красной мякотью… Ужин был отличный. Я съел столько, что заболел живот. Много дедушкиной рыбы мы принесли домой. Дедушка чувствовал себя хорошо.

— Приятно слышать, — сказал Матти-Олень. — Когда увидишь его в следующий раз, передавай ему привет. Он, конечно, помнит Матти-Оленя… Но кое-что здесь все же неясно. Где дедушка добыл столько рыбы? Как он сумел добраться до вас, раз вы не смогли продолжать свой путь из-за этого залива водохранилища? И самый сложный вопрос: откуда он узнал, что вы там? Почта в те углы не доходит, и в хижине дедушки, конечно, нет телефона.

— У дедушки есть лодка там, где он живет, — сказал Антери. — А еще есть сети, чтобы ловить рыбу. Он сказал, что, когда вода в водохранилище поднялась, вся рыба словно испугалась и бросилась в устья рек, впадающих в водохранилище, вода там чистая и прозрачная. Рыбы в таких местах столько, что можно наловить сколько угодно, если захочешь. И ее, конечно, ловят. Из села и еще более дальних мест приезжают жадные рыболовы с десятками сетей. На моторных лодках они разъезжают взад и вперед по водохранилищу, отыскивают устья рек, забрасывают сети, проверяют их день-другой и уезжают с добычей в сотни килограммов. Дедушка сказал, что рыба есть, но при такой ловле ее ненадолго хватит.

— Пожалуй, так оно и будет, — согласился Матти-Олень. — Ну, а как вы вернулись обратно со всей этой рыбой и птицей?

— Я уже сказал, что у дедушки есть лодка, — продолжал Антери. — На ней он подъехал к нам там, где вода преградила нам путь. Мы поели ухи и переночевали в укрытии все трое на хвойной подстилке.

— Три поколения на одной подстилке, — сказал Матти-Олень. — Это случается редко.

— Может быть… А утром мы сели в лодку дедушки и где на веслах, где шестами провели ее вниз по заливу, который образовался вдоль русла Луйройоки. Обогнули с юга холм Марьяваара, потом направились вверх по заливчику, который образовался в устье Копсусйоки, и так добрались до склона холма Суоритсинвоса. Там была спрятана наша птица. Тут мы расстались. Дедушка дал нам столько рыбы, сколько мы могли унести вместе с птицей, а отец дал дедушке из своего рюкзака масло, сахар и табак. Он припас их специально для дедушки довольно много, хотя раньше я об этом не знал. Затем мы попрощались. Дедушка попрощался со мной за руку.

— Он так сделал?

— Да, — подтвердил Антери. — Раньше он никогда так не делал.

— Вот как, — тихо сказал Матти-Олень. — Может быть, тебе не придется передавать от меня привет дедушке. Я как-нибудь сам наведаюсь к нему.

Пока они разговаривали, день уже склонился к вечеру. Небо по-прежнему было облачным, и сумерки наступили рано. Оленеводы, старый и юный, бывалый и начинающий, сидели рядом на хвойной подстилке и смотрели на костер, огонь которого, казалось, разгорался по мере того, как сгущались сумерки. Возможно, они что-то видели в полыхании огня. Может быть, картины из пережитых ими скитаний по тайге, может быть, просто подвижное, живое пламя — и в этом случае на костер можно глядеть долго-долго.