Анти-Ахматова

«Идя навстречу вашему непониманию, я решила разъяснить «Красотку» с помощью эпиграфа. Найду что-нибудь из Кутулла или Горация. Большего я сделать не могу». Стихотворению в печати предпослан эпиграф из Горация: «О quae beatam, Diva, tenes Cyprum et Memphin…» («О, богиня, которая владычествует над счастливым Кипром и Мемфисом»…)

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 108

Эпиграф значительнее невнятного старческого «Красотка очень молода…» и явно выбран с целью возвысить и сделать более отвлеченной простую и смешноватую тему попытки ревности — как бы свысока. С такой стильной и осязаемой красотой, как у молодых ленинградских девушек, можно сражаться — сосуществовать — лишь уйдя на другое поле, а не погромыхивая взятым в неумелые руки Кутуллом или Горацием.

Беседовала она со мной спокойно и благостно. И — внезапный — взрыв.

«Софокл», ну «Софокл» холодноватые стихи, — сказала я, — но это не резон…» — «Холодноватые?! — с яростью произнесла Анна Андреевна. — Рас-ка-лен-ные! — повторила она по складам. И каждый слог был раскален добела. — Просто у вас нет уха к античности. Для вас это пустое место. И Дионисово действо и легенда о смерти Софокла — звук пустой. А это должно быть внутри, вот здесь, — она показала на грудь, — этим надо жить… И стихи мои о смерти Софокла так существенны для понимания отношений между искусством и властью. ДОЛЖНЫХ отношений. Это урок».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 468

Вот так она поучает народы. Но когда у нее самой этого нет в груди, а только в холодном уме, высчитавшем, как надо придать себе вес, — отклика такие стихи не получают. Стихи — это нечто другое, чем демонстрация гимназической образованности и рифмованные банальные декларации.

Я промолчала. Насчет темы — поэт и власть, и преподанного здесь власти урока — это я, конечно, уловила. Что же касается античности — «Смерть Софокла» не воскрешает для меня античность. Одна ли я в этом повинна? А быть может, немного и Ахматова? Чудотворства какого-то тут не свершилось, аллегория осталась аллегорией.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 469

Воспоминания Валерии Срезневской, написанные под диктовку Ахматовой, назывались «Дафнис и Хлоя». Ну куда же без этого?

Это именно то, что Сергей Аверинцев называет орнаменталистским использованием ситуации мифа.

Не была завершена трагедия «Энума элиш, Пролог, или сон во сне», вобравшая в себя опыт мировой поэзии от древневавилонского эпоса до абсурдистской литературы нашего века.

Светлана КОВАЛЕНКО. Проза Анны Ахматовой Стр. 403

А было бы интересно читать такую трагедию знатокам древневавилонского эпоса и любителям абсурдистской литературы? Много ли там нового, своего, или это просто чтобы ученость и актуальность свои показать? Разве достоинство поэзии — культурологические реминисценции? Разве ей не о чем писать — о своем? Своего давно ничего не было. Когда-то была одна жалостная женская нота.

И все же современникам привычней было осмыслять лирику Ахматовой через призму поэзии гречанки Сафо.

Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 117