Для того и пишется. Какому умолчанию? Ведь кроме этого — ничего не было и быть не могло. Намек только на космическую любовь, как и он не стал ее милым мужем.
Ну на что можно намекать? Вопрос Блока был самый простой и тактичный.
В 1965 году она старается вбить в голову людям — хитроумнейшим способом — мысль о влюбленности в нее Блока.
«Блок был таким милым, таким хорошим, что я не в обиде, если считают, что у него был со мной роман!»
Как мало надо быть знакомой с Блоком, чтобы сказать о нем так содержательно.
В семье Бекетовых известно письмо его малокультурной бабушки его отцу:
«У меня был твой Саша. Такой молодец, в новом пальто». Это все, что она нашла сказать о двадцатилетнем внуке, каким был в то время Александр Блок.
Блок спросил: «Вы одна едете?» — Одна. По логике ее намеков, он должен был впрыгнуть за нею в вагон. Все-таки она не ответила ему: со свекровью и братьями мужа — тогда-то мы обязаны бы были поверить, что Блок поджидал ее на станции Подсолнечная, как Вронский Анну Каренину.
Ахматова по памяти цитирует дневники Блока:
«Читала Ахматова. Она уже волнует меня». Великолепная память подводит: в оригинале «Читала стихи, уже волнуя меня». Между «волновать» и «читать, волнуя» есть разница.Ахматова читает изданные записные книжки Блока и предается разбуженным ими псевдовоспоминаниям.
А вот мы втроем (Блок, Гум<илев> и я) — прямо Лиля Брик с Бриком и Маяковским
— обедаем на Царскосельском вокзале.Она возвращалась с Гумилевым в Царское село. На вокзале в Петербурге им встретился «некто» (Анна Андреевна всегда говорила таинственно), завел разговор с «Колей», «а я дрожала, как арабский конь».
Эмма Григорьевна догадывается — это был Блок!
А вот запись Блока:
5 августа 1914 г.
Встреча на Царскосельском вокзале с Женей, Гумилевым и А. Ахматовой».
Вчетвером и без обеда. И никаких арабских коней.
Слава Богу, Блок — «без внимания», как выражается Анна Андреевна.
А перед Блоком Анна Ахматова робела. Не как поэт, как женщина. В Башне ее стихами упивались. Но ее темные глаза искали Блока. А он держался в стороне. Не подходил к ней, не смотрел на нее, вряд ли даже слушал. Сидел в соседней полутемной комнате.
Не любишь, не хочешь смотреть.
О! Как ты красив, проклятый…
«В Москве многие думают, что я посвящала свои стихи Блоку. Это неверно. Любить его как мужчину я не могла бы. Притом ему не нравились мои ранние стихи».
Всякий раз, заговорив о Блоке, она торопится признать его великим поэтом, но заключает какою-нибудь колкостью.
«Как известно из воспоминаний Блока, я занимала мало места в его жизни».