Это против добрых нравов коммунистической уравниловки. Газета — это газета главного редактора, владельца, он делает там что хочет. А добрые нравы соблюдает только торгаш от литературы.
О журнале «Современник», который стал издавать Пушкин.
Значительную часть объема Пушкин заполнял своими сочинениями.
Это вполне в духе добрых нравов литературы. Пушкин не удовольствовался бы крашеным забором для себя и маленькой изящной шляпкой «из каких-то специальных фондов» для Наталии Николаевны. Скорее бы взялся за производство сосновых карандашей, как Лев Толстой за разведение японских поросят. Зная себя, решил заняться книжным бизнесом. Он родоначальник удачной борьбы за права авторов. Ни до него, ни после — 50 % авторских от продажной цены книги никто не получал. За пять своих последних лет работы он получил около 160 тысяч рублей, без камер-юнкерского жалованья, которое было 5 тысяч в год. Это было очень хорошо — средний чиновник получал 30–50 рублей в месяц. Пушкин был первым, кто объявил о намерении честно трудиться. «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать» — это Пушкин. А Анна Ахматова хотела продавать даже не вдохновенье (о презренных рукописях речь не шла, работать она не любила, на нескольких шлягерах и при самом либеральном строе все-таки не наработаешь на всю жизнь — да с брильянтами) — а тонкую свою какую-то поэтическую субстанцию, осанку, изысканных знакомых, четырнадцать лагерных Левиных лет — все на продажу. Она хотела, чтобы ей платили за то, что она — Анна Ахматова. Рассуждения Фроста о «простой» купле-продаже гневно осуждала.
Фрост был основательным человеком. В исследовании человеческой души он дошел до Божьего установления: человек будет трудиться и плоды своего труда продавать, потому что один — скотовод, а другой — хлебопашец.
Общение с Фростом вызвало у Анны Андреевны омерзение — то ли дело изысканный образ мысли советских писателей, с их домработницами, шоферами, домами отдыха и пр.
И разве не позор, что Ахматова не имеет 7 копеек на трамвай, живет в неотапливаемой, холодной, сырой и чужой квартире. Что она носит рваное, грубое и чужое белье…
О переводах:
19 декабря 1941.
«Я не могу переводить. Я никогда не могла перевести ни строки. Иначе зачем бы я голодала все эти годы, жила без чулок и без хлеба? Ведь переводы прекрасно оплачивались».
Исполать тем, кто помогал ей в работе, за которую она бралась только «для куска хлеба». Ведь у нее не было никакого другого источника существования. Ни стихов, ни статей о Пушкине тогда не печатали.
Она думала, что с этого можно прокормиться?
1 ноября.
Письмо АА — Сталину
<…> напечатала одну работу о Пушкине, вторая печатается.