Анти-Ахматова

В 1936 году Ахматова впервые прочла «Форель разбивает лед» Кузмина. В этой поэме Кузмин вызывает к жизни покойников, но не для того, чтобы просить прощения и каяться, а для того, чтобы продолжать прежние «проказы» в новой жизни, где «Покойники смешалися с живыми», а память покорна поэту. В памяти Ахматовой вставали воскрешенные Кузминым общие друзья: Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина, Князев («Гусарский мальчик с простреленным виском»). И вот она пишет свою поэму, прямо отталкиваясь от кузминской «Форели». Строфика Поэмы заимствована из «Форели». Но ахматовская Поэма, выросшая из «Форели», во всем ей враждебна.

Ирина Грэм — Михаилу Кралину.

Михаил КРАЛИН. Артур и Анна. Стр. 39

Потому и враждебна.

А вот немного ее стихов, в которых заимствования не надо искать под лупой. И в этом есть не открытость ученика, а бесстыдство шулера.

«Вся я — из Кузмина!» — с горькой иронией негодует по поводу злобных критиков, пойманная за руку, не признается.

Я не разбираю все ее творчество — как везде в этой книге, цитирую только то, что помнят авторы, пишущие о ней.

Это — стихи Ахматовой:

Всегда нарядней всех, всех розовей и выше.

А это — по строчке из двух стихотворений Блока:

Была ты всех ярче, верней и прелестней…

Вот вошла и заслонила, всех нарядных, всех подруг.

Все потеряно, предано, продано…

У кого только такого не было до Ахматовой!

Поэтесса заявляет, что она стала «игрушечной». У Моравской был «кукольный» стиль, у Ахматовой — «игрушечный».

Имя «Анна» — сладчайшее для губ людских, понятно почему: ведь это имя автора. Но взята эта сладость у Бунина, у которого: «Сладчайшее из слов земных — Рахиль».

Д. ТАЛЬНИКОВ. Анна Ахматова. Четки. Стр. 111

Невидимка, двойник, пересмешник.

Анна АХМАТОВА

А Мандельштам?

Но ты будешь моей вдовою,
Ты — голубка, солнце, сестра.
Анна АХМАТОВА

По стихам Ахматовой видно, что у нее-то точно есть все, что написал Мандельштам, что она его хорошо знает. И что ей было бы неприятно, если бы после выхода его книги всем стало очевидно, как беззастенчиво она у него «заимствовала».

Флобер, бессонница и поздняя сирень.

Гомер и Флобер — уровень ассоциаций разный будет.

Самое здесь разоблачающее — Артур Лурье, переделывая это стихотворение для переложения на музыку и видя, что Флобер — это как-то жидковато, для дамы-то, патетически восклицающей «Кафка писал обо мне и для меня», — заменил Флобера на Бодлера. Все это не имеет никакого отношения ни к поэзии, ни к мысли — ни к чему, кроме желания произвести впечатление.

А откуда она при этом и что брала — в этом случае уже и не важно.

МОЛЧАНИЕ 12 ЛЕТ

Как для великого писателя, Ахматова писала мало. Не то что я хочу все измерять на килограммы, но после «Сероглазого короля» наступили чуть ли не десятилетия молчания. То ли условия были действительно некомфортабельными и большее трудолюбие вряд ли сулило большие прибыли, то ли слава играла более заманчивыми гранями и при бездействии.