Я принесла ей Цветаеву: «Эпос и лирика современной России». Она при мне перелистала статью как-то холодно и скептически.
«Марину за три версты нельзя подпускать к Пушкину, она в нем не смыслит ни звука».
В двадцатом веке все великие поэты писали прекрасную прозу. «Четвертая проза» Мандельштама. «Детство Люверс» Пастернака, «Мой Пушкин» Марины Цветаевой (разнузданное ахматовскос «Марину нельзя близко подпускать к Пушкину» можно отнести только за счет ее литературного вкуса и умения зайти в своих литературных пристрастиях за пределы кругозора гимназистки, ну и — не устаю повторять, будучи в рамках моего повествования, — рыночного темперамента самой заявительницы). Не говоря уже о прозе самого Бродского. Сравним эту прозу с «А за спиной уже пылал Париж». Манерное дамское графоманство.
Свой пассаж о великой прозе великих поэтов Бродский начал, конечно, с того, что он назвал просто самого великого русского писателя XX века.
Я бы не сказал, что были писатели, равные Платонову.
Такого имени для Ахматовой не существовало. Он разве был секретарем Союза писателей? Ему разве красили забор на даче? Разве был у него забор? дача? Для нее «сам» — это… Дудин… А уж Алексей Толстой! А тут Платонов! Что это вы?! Платонов ни разу не упоминается ею. Кафка писал «для нее и про нее», так она сказала, приехав в Лондон, а Платонов — Бог его знает, для чего пишут эти маргиналы.
Итак, чтобы быть не хуже людей, Анна Ахматова широко объявляет, что пишет теперь и прозу.
В первый раз я написала несколько страничек прозой в 1944 году, вернувшись из Ташкента. Все убедительно и неожиданно хвалили меня, но я, конечно, не верила ни одному их слову.
Ахматова не может пропустить такое определение: хвалили — убедительно. То есть приводили убедительные, неопровержимые аргументы, против которых нечего, невозможно было возразить. Неужели так убедительно, как Бродский «хвалит» Платонова? Здесь нет места, но — перечтите его рассуждения о прозе Платонова, попробуйте с этими критериями примериться к «очень стройной и бледной жене Гумилева, у которой за плечами — страшная жизнь».
Анна Андреевна сказала: «Сегодня ночью я стала делать прозу. Безумно понравилось».
Валентин Берестов. Запись 5 марта 1944 года.
Где же наделанное?
Владимир Муравьев назвал мою прозу бесстрашной.
Если не принимать во внимание то, что она страшилась жизни и самой себя.