«Четки» вышли в марте 1914-го. В июне 1963-го она пишет:
«Тираж 1100 экземпляров. Разошлось меньше, чем в год». Набрасывая план этого же письма, пунктом 3 она считает необходимым:
«Показать контрафакцию 1919 года». Контрафакция — это то, что не давали сделать Толстому — напечатать — и пусть читают все, кто хочет. Господь ему дал дар, надиктовал — не ему, графу, с этого деньги собирать.Это странный жанр — это и есть большая часть ее «прозы» — она описывает судьбы своих книг. Пишет в эпической форме, часто в третьем лице, тщательно вспоминает все хвалебные отзывы, очень много приводит легенд — как вставали, как изумлялись, как не арестовывали… Теперь она продается от 100 до 150 рублей. Для чего это могло писаться? Ведь не напечатают же такое. Это типичное толстовское «трогаясь до слез воображаемым разговором». Тщательно воспроизводит комплименты:
На банкете для избранных в честь только что выпущенных из Шлиссельбурга народовольцев.
Одних хозяйка отпускала, других просила остаться. Я сидела с Л. Каннегисером против Германа Лопатина. Потом часто с ужасом (уверена, что БЕЗ ужаса. Ужас и тщеславие — это не то, что можно спутать, просто одно из этих слов приличнее произнести вслух)
вспоминала, как Л. Каннегисер сказал мне: «Если бы мне дали «Четки», я бы согласился провести столько времени в тюрьме, сколько наш визави».Чтобы вспоминать с ужасом, надо поверить. Она поверила? Я не поверю ни за что — что он сказал это для чего-то иного, кроме комплимента (если сказал). Она же — «потом часто вспоминает с ужасом».
Казалось, маленькая книга любовной лирики начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. С «Четками» этого не случилось.
Неужели она до такой степени не верила, что найдется еще хоть кто-то, чтобы написать такие строки вместо нее — что с «Четками» «этого» не случилось — они не потонули в мировых событиях?
Все-таки это не авторское дело.
A propos: с беднягой Пушкиным, как мы помним, случилось бы меньше через десяток лет.
В нескольких десятках хвалебных рецензий… «Четки» сыграли совсем особую роль в истории русской поэзии.
В Союзе писателей открылась выставка книг, портретов, автографов. Руководит выставкой Федин, а фактически — Э. Голлербах и Заволокин. Поэтому хамства не избежать. Так, Голлербах выставил какие-то ее материалы без се ведома, под ее портретом повесил свой.
Пусть некто Голлербах не бог весть какой деятель, да зато и повесить свой портрет под ахматовским — тоже не самое страшное, что бывает на этом свете.
Она попросила листочек бумаги и выписала библиографическую ссылку на какую-то статью, где Гумилев пишет: «Ахматова захватила всю сферу женских чувств, и все поэтессы должны пройти ею». «Да тут сокровища!» — повторила Анна Андреевна.