Анти-Ахматова

Читать квартирные склоки кого бы то ни было — неинтересно, не хочется вникать. Можно без «выживать», «грубые администраторы», «безнадежная борьба» написать проще: Ахматова въехала из двух комнат в одну, другую оставив государству, чтобы не разлучаться с Ириной Пуниной. Оставленная государству комната принадлежала Льву Гумилеву. «Принадлежала» — это по-сегодняшнему. По-тогдашнему — числилась, был прописан, занимал — в общем, имел в Ленинграде жилплощадь, место, где голову преклонить. Мать его ее лишила. Ну, знаете, дело обычное — сидел в тюрьме, жена (чаще всего жена, мать — это реже) выписала…

В данном случае — мать. Деньги у нее были тогда практически вольные, она могла помочь ему с кооперативной квартирой… Но это уж слишком. За какие заслуги?

Вырвавшись наконец на свободу, он жаждал жить своим умом. Мать, глубоко обиженная сыновьей непочтительностью <…>, настаивала на своем.

Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 186

Он прекрасно знает, что Анна Андреевна живет на два дома, где Нина Антоновна Ольшевская-Ардова играет роль московской дочери, а Ирина Николаевна Пунина — ленинградской.

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 321

По словам Нины Антоновны Ира и Лева ненавидят друг друга.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 481

Он заявил: «Ноги моей не будет у матери в доме». А есть ли у его матери дом?

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 482

Вроде есть отдельная квартира и государственная дача. В Москве тщательно оговорено, в уплату за что была подарена пресловутая машина.

О его делах.

<…> А Леве не терпелось строить себе новую свободную жизнь.

Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 341

Нельзя не согласиться с тем, что оборот «не терпелось» — все-таки насмешливый. Как бы только согласиться еще и с тем, что отсидевший четырнадцать лет в сталинских лагерях человек мог бы надеяться, что близкие — подруга, мать — не будут иронизировать над его правом стремиться начать после выхода из тюрьмы «новую свободную жизнь». Ему не терпелось — а зачем терпеть-то? 44 года, вроде ничего ему не отбили в лагерях — ну и что терпеть? Ублажать величие и горделивость матери? Да и Эмме он вроде не обещался. Эмму понять можно: женился он после лагеря, это правда, но надо уметь и класть вещи на весы и смотреть — соизмеримы ли они.

СЛЕЗИНКА РЕБЕНКА

Ирония здесь в том, что слезинка ребенка по-достоевски — плач по несовершенству мира — это в самом конкретном случае боль за чужого ребенка. У Ахматовой плакал свой, но она предпочла принять позу мировой скорбицы, вставшей выше страданий сына. А поскольку на самом-то деле сын этот не так уж ее и волновал, то из этой прямо математической формулы выходит, насколько приближается к бесконечности неспособность Анны Ахматовой к состраданию.