Анти-Ахматова

Ну мы все, русскоязычные, знаем, что «тем господином» можно назвать человека только с большой долей иронии — или недоброжелательства. Поскольку Берлин — наш самый желанный господин, остается только ирония. А что он сделал? Проявил интерес к персоне по своей специальности — литературоведению, встретившись совершенно случайно. Не ища этой встречи, предложили — не отказался, познакомился, поговорил — все, забыл. Он не давал никакого повода иронизировать над собой: он за ней не ухаживал, не делал ей двусмысленных или однозначных намеков, не обещал ничего. И двадцать лет ему не дают покоя. Он мог бы надеяться, что двадцать лет разницы в возрасте дадут ему гарантированную чувством приличия безопасность. Нет. Она многозначительно пересказывает их более чем невинные телефонные разговоры, вернее, один разговор. Больше не было.

Лидия Чуковская говорит покорно: значит ли это, что господин снова приедет — как будто господин К НЕЙ уже хоть раз приезжал.

О август мой, как мог ты весть такую
Мне в годовщину страшную отдать?

Весть — такую. Такую! — о приезде малознакомого человека. Годовщина (речь идет о Постановлении, всегда только о нем)— «страшна».

Ты выдумал меня, такой на свете нет.

Он — никого не выдумывал, это она его выдумала.

Потом заговорила доверительно, чуть понизив голос: «Один господин — вы, конечно, догадываетесь, о ком речь — позвонил мне по телефону и был весьма удивлен, когда я отказалась с ним встретиться. Сообщил мне интересную новость: он женился только в прошлом году. Подумайте, какая учтивость относительно меня: ТОЛЬКО. Он так не говорил, просто он действительно женился за год до этого. Поздравление я нашла слишком пресной формой для данного случая. Я сказала: «Вот и хорошо!», на что он ответил… ну, не стану вам пересказывать, что он ответил…»

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 226

Да. Это была настоящая история любви, не перескажешь. Надо только узнать и его версию.

Позднее сэр Исайя Берлин сообщил мне, что в его памяти телефонный разговор 56 года «сохранился несколько иначе». И еще: «Я записал этот разговор в том же году».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 237

Он подчеркнул, что ручается за точность. Но кто его спрашивает!

Она говорила, хотя и с насмешкой, но глубоким, медленным, исстрадавшимся голосом, и я поняла, что для этого рассказа о «небывшем свидании» она и вызвала меня сегодня, что снова ею совершен один из труднейших поступков.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 226–227

Снова. А предыдущий раз, я забыла, это когда было? Какой труднейший поступок был перед этим?